Эйлин Драйер - Спасительная любовь
— Он нуждается в вас, — умолял Чемберс. — Его не должны обнаружить. Не в таком виде.
— В каком виде? — возразила она. — Так он оказался в армии. Попросите одного из гвардейцев помочь вам.
Она запнулась. Вдруг что-то мелькнуло в ее сознании. Гвардейцы, защищавшие эту ферму, носили ярко-красные мундиры с блестящими медными пуговицами. Он был в синем. Только кушак и обшлага были красными.
Она видела солдат в таких мундирах. Их было много, больше всего на поле к востоку отсюда.
— Что это за форма? — спросила она, молясь, чтобы это было ошибкой. — Не могу понять…
Но она поняла. Замолчала. Шагнула назад. Конечно же, она узнала ее. Они валялись вокруг нее, солдаты, сражавшиеся против гвардейцев, защищавших ферму.
Французские солдаты.
Джон Филипп Уильям Уиндем, потомок одного из старейших и славных английских родов, титулованный граф, лежал на английских позициях во французском мундире.
Ее муж был предателем.
Глава 3
Оливия отскочила.
— О Боже!
Французский мундир. Этого не может быть.
Она не видела Джека пять лет. С того самого дня, как он захлопнул за ней дверь и приказал своему управляющему выпроводить ее из Уиндем-Эбби.
Рядом ломал руки Чемберс.
— Я не знаю, что случилось, миледи, это правда.
Оливия не могла сдвинуться с места. Ее подруга была где-то рядом, искала среди мертвых своего отца. Ее враг был в Брюсселе, выжидал, чтобы напасть снова. Она стояла перед человеком, которому когда-то обещала уважать его и повиноваться ему, и на нем был мундир, который обличал его как предателя.
— Пожалуйста, миледи, — умолял Чемберс. — Он нуждается в вашей помощи.
— Вы снова ошибаетесь, Чемберс, — сказала она, все еще не в силах отвести глаза от своего мужа. — Я больше не жена ему. — Она указала на мужчину, который когда-то владел ее сердцем. — Он дошел до этого.
Пять лет она выживала без какой-либо помощи от него. Прошло пять долгих, ужасных лет, пока она не решила, что в конце концов освободилась от него. Ее рука инстинктивно легла на спрятанный под платьем медальон.
— Видит Бог, — сказал Чемберс, — я представления не имею, как он оказался здесь. Я получил записку, что он будет ждать меня здесь. Когда я нашел его, он был уже таким, каким вы его видите. — Чемберс указал на него рукой. — Никто не должен найти его в таком виде.
— Вот как? — спросила Оливия. — И вы думаете, что я буду помогать ему? В память о Тристраме?
Тристрам, милый Трис, он умер на рассвете на заброшенном пустыре, и никто, кроме нее, не оплакал его.
— Предлагаю вам обратиться к кузену Джека Джервейсу, — сказала она, по-прежнему с трудом удерживаясь от того, чтобы не броситься к раненому. — В конце концов, он ваш новый хозяин.
Чемберс пристально смотрел на нее.
— Вы в самом деле думаете, что мистер Джервейс — тот человек, который стал бы помогать ему сейчас?
Оливия зажмурилась, вцепилась руками в юбки, чтобы они не разлетались. Конечно, Джервейс не станет помогать. Джервейс поспешит сообщить всему миру — разумеется, с видом крайнего сожаления, — что его кузен, граф, был найден при обстоятельствах, свидетельствующих о его предательстве.
«Его мать была француженкой, знаете ли», — сказал бы он, печально качая головой. Этого было бы достаточно, чтобы вынести Джеку приговор.
Сердце у нее оглушительно стучало. Виски словно сжимал обруч. Как смеет Чемберс просить ее о помощи?
Но когда-то она так сильно любила Джека. Считала чудом, что он попросил ее руки, она ведь всего-навсего дочь викария, который полностью зависел от отца Джека. Она прожила с Джеком одиннадцать месяцев, а следующие три года молилась, чтобы он пришел в себя и вернул ее домой.
Но с тех пор она поумнела. Он не изменил своего отношения к ней. Он не изъявлял намерения просить у нее прощения. У нее не было причин помогать ему.
— Вы в самом деле не знаете, как он оказался здесь? — спросила она.
— Записка, которую он прислал мне, была первым известием от него за два года.
Она кивнула, пытаясь справиться с охватившим ее гневом.
— Что нам делать? — спросил Чемберс, как если бы она уже согласилась помогать ему.
Она не могла. Она уже стояла на самом краю. И она не сможет уйти.
— Снимите с него этот проклятый мундир, — вырвалось у нее.
Неожиданно она оказалась на коленях и дотронулась до щеки Джека. Боже, разве она сможет оживить его?
Она подняла глаза и увидела, что Чемберс стоит и смотрит на нее. Может быть, удивляется ее словам. Ей было не до него. Приложив пальцы к шее Джека, она ощутила пульс.
Слабый, но стабильный. Он жив.
— Снимите мундир с какого-нибудь убитого англичанина, — приказала она. Снова закрыв глаза, на этот раз чтобы быстро испросить прощения за совершаемое кощунство, она настроилась действовать. — Я раздену Джека.
Дрожащими руками она начала расстегивать залитые кровью пуговицы на мундире. Последний раз она расстегивала куртку Джека, когда они лихорадочно раздевались, торопясь прильнуть друг к другу и не обращая внимания на отскакивающие пуговицы и расползающиеся швы. Он был ненасытным. Она была зачарована.
— Раздобудьте куртку с кого-нибудь, кто истекал кровью, — велела она Чемберсу. — Ни у кого не должно возникнуть вопросов относительно его внешнего вида.
По крайней мере ей не придется решать проблему с панталонами: они одинаково серые у англичан и у французов, — но даже замена куртки требовала больших усилий. Джек был тяжелым, как неживой.
Он похудел. Сколько бы она ни старалась вычеркнуть все из памяти, она никогда не сможет забыть его тело. Его тело оставалось крепким, у него были длинные и мускулистые руки и ноги, широкие плечи. Но прекрасно сшитый мундир болтался на когда-то широкой груди, бока панталон были пустыми.
Ей некогда было думать об этом. Как и о том, что если этот мундир шился по нему, то он в то время весил фунтов на двадцать больше.
— При нем был ранец, — шепотом произнес Чемберс в двух шагах от нее. — Прежде чем отправиться за вами, я сложил туда его личные вещи и спрятал под ним.
Оливия перевернула Джека и вытащила ранец.
— Вы смотрели, что в нем было?
— Нет. Это не мое дело.
Оливия повесила ранец на плечо, спрятав под фартук. Она займется им позже, когда будет время.
— Миледи…
— Все, — вырвалось у нее, а руки продолжали держать до боли знакомое тело. — Я сама вишу на волоске. Одно упоминание о графине Грейсчерч — и даже герцогиня Мертер будет вынуждена указать мне на дверь. Может быть, вы этого и хотите, но ведь это не поможет Джеку.
