Энн Чемберлен - София и тайны гарема
— Аллах, а кровь все течет и течет! — заливалась слезами кормилица, в ужасе раскачиваясь из стороны в сторону. — О Аллах, да у тебя и тут царапина, на щеке! Ах, бедный ты мой ангелочек! — Спохватившись, она толкнула в спину служанку. — Беги за Айвой! Живо! — велела она.
Я остался с ней до прихода повитухи. Кровь все еще продолжала идти, заливая ребенку лицо, а заметив побелевшее до зелени лицо повитухи и услышав проклятия, которые она цедила сквозь зубы, я понял, что старухе скоро понадобится все ее искусство. Бешенство захлестнуло меня с такой силой, что я даже сам струхнул немного. Я был зол как черт — в первую очередь на себя самого за то, что испугался. Зол до такой степени, что едва ли не бегом ринулся назад в мабейн, решив раз и навсегда высказать ненавистной дочери Баффо, да и самому принцу Мураду, если понадобится, все, что думаю о такой жестокости…
Но, уже схватившись за ручку двери, я внезапно остановился. Ноги мои разом приросли к месту: звуки яростной ссоры, еще минуту бушевавшей в мабейне, превратились в звуки страсти — такой же яростной, почти животной, как и их недавняя стычка. Внутри у меня вдруг разом все перевернулось, содержимое желудка рванулось наружу, и я согнулся едва ли не вдвое, с трудом сдерживая тошноту.
— Проклятая телятина! — сочувственно закивал евнух, увидев мое позеленевшее лицо. Бедняга до сих пор держался за стену — видимо, ноги пока еще плохо слушались его. Я угрюмо кивнул. Что ж, пусть думает, что и я тоже отравился вместе со всеми. Так даже лучше.
* * *Прошла, наверное, неделя или даже две, прежде чем мы снова явились во дворец. Сафия, очаровательная как никогда, просто лучилась радостью и весело щебетала, ни словом не обмолвившись о маленьком принце Мухаммеде. О возвращении в Магнезию также не было и речи. Поэтому, случайно столкнувшись с маленькой чернокожей служанкой, я не утерпел и принялся расспрашивать ее о ребенке. Мне даже в голову не пришло удивиться, каким образом она вдруг очутилась здесь, в жаркой, тесной, похожей на раскаленную духовку прачечной, где, как муравьи, суетились полуобнаженные рабы и из-за духоты было нечем дышать, вместо того чтобы оставаться в детской.
Она судорожно заморгала, испуганно поглядывая на меня из-за огромного медного котла, и я поначалу решил, что слезы, катившиеся у нее из глаз, вызваны едким паром, вырывавшимся из-под крышки котла. Но очень скоро сообразил, что пар тут ни при чем. Девушка явно была чем-то очень огорчена.
— Говорят, рана на щеке у Мухаммеда сильно загноилась, — пугливо оглядываясь, прошептала она. — Теперь у него навсегда останется шрам. Ах, бедный маленький ягненочек, он был такой хорошенький, как херувим! Просто ранку вовремя не промыли, вот и все. Готова поспорить, что так и было! Небось, даже мух не отгоняли, когда они слетались на запах крови! О Аллах, если бы только мне разрешили остаться при нем, ничего бы этого не случилось! Я бы на шаг от него не отходила, поверь мне, Абдулла! Не то что некоторые, которым только и забот, что сплетничать да вертеться перед зеркалом в новом платье, а до бедного крошки и дела нет! Да я бы всю ночь до утра возле него сидела — лишь бы ему только полегчало!
— Но ведь, наверное, кормилица все делала, как ты говоришь. Она любит маленького принца так же, как и ты, — возразил я.
— Так ты ничего не слышал! — ахнула девушка.
— Нет, ничего. А что я должен был слышать?
— Кормилицы уже нет во дворце.
— И куда же она подевалась? — удивился я.
— Отослали домой.
— И она уехала? Оставила маленького Мухаммеда?
— Это она заставила ее уехать.
— Она?
— Да, Прекраснейшая. Сафия. Раззвонила по всему дворца, что это, мол, кормилица во всем виновата, это ее небрежность привела к тому, что принц поранился. Клянусь Аллахом, Абдулла, это неправда!
— Да, конечно, — кивнул я. — Я знаю, что это ложь.
— Просто она ревнует. Точно, ревнует! Кормилица еще тогда потихоньку рассказала мне о том, что случилось, как Мурад попытался было… ну, ты понимаешь. Так вот, говорю тебе, Сафия догадалась, что ее положение в гареме вовсе не такое уж прочное, как она надеялась. Мурад запросто может взять себе другую женщину, верно? Да, да, запросто, почему бы и нет? Эх, если бы только страх заставил ее получше приглядывать за нашим маленьким принцем! Нет, Абдулла, знаешь, просто язык не поворачивается назвать Сафию матерью! Клянусь Аллахом, она не заслуживает этого! А если кто и был ему родной матерью, так это его прежняя кормилица, моя бедная, дорогая госпожа!
Но Сафия просто с ума сходила от ревности! Кто для нее кормилица? Ничтожество, просто грязь под ногами. Скорее всего, она сама попросила отослать ее подальше. Моя госпожа просто с ума сходила от горя, но по своей воле она бы ни за что не бросила бы ребенка. Нет, это Сафия заставила ее уехать!
Никогда не забуду этот ужасный день! До самой последней минуты моя госпожа не отнимала малыша от груди. Нет, он вовсе не был голоден. Его весь день пичкали сладостями, так что я уж стала бояться, как бы у него, бедняжки, не схватило живот. Но моя госпожа стала играть с ним в его любимую игру, он кусал ее своими маленькими молочными зубками, а она в ответ щекотала ему животик, потом крепко прижимала его к себе и обнимала, и они оба смеялись, и так снова и снова. Ох, как они смеялись, как смеялись, слышал бы ты, Абдулла! Правда, моя госпожа потом не выдержала и дала волю слезам, но все равно старалась смеяться, чтобы малыш ничего не заметил, и дала ему грудь, и он снова принялся сосать и сосал до тех пор, пока они не пришли и не забрали его у нее.
«Отправляйся домой, — велел главный. — Дома у тебя полным-полно собственных детей, да еще муж в придачу. Ты их не видела уже почти два года. Так что поезжай к ним!»
И все равно пришлось отрывать ее силой, а потом волоком тащить по полу, потому что она так рыдала, что не могла стоять на ногах. Просто сердце разрывалось смотреть, как она оплакивает своего маленького питомца, которого ей уже больше никогда не доведется увидеть. Представляешь, они волоком дотащили ее до двери — до той самой двери, через которую обычно выносят покойников! Какой ужас, Абдулла! Мы просто онемели — словно она умерла, и ее тащат, чтобы похоронить где-нибудь за стенами дворца!
А маленький принц… Он забился в уголок и громко кричал, глядя, как эти звери волокут его рыдающую кормилицу. Конечно, сбежались няньки, но ни одной не удалось успокоить его. Да и куда им! А ты помнишь, Абдулла, как он всегда сразу успокаивался, стоило ей только взять его на руки? А эти!.. Он так бился, что они даже не смогли его удержать. А когда они, наконец, спустили его на пол, то он заковылял вслед за ней, тянул к ней свои ручонки и рыдал так, что просто сердце кровью обливалось! Ох, Абдулла, сколько буду жить — не забуду этой сцены! Никогда, никогда! Подумать только — свои первые в жизни шаги он сделал к ней! И тогда эти… Ох, не могу! Он вцепился в ручку двери, и все плакал, плакал, пока не… Ох, кажется, целая вечность прошла, прежде чем он наплакался и уснул, бедняжка. А пока он отбивался от них, видимо, задел свою рану. Боюсь, именно тогда в нее и попала грязь. Да, да, видимо, тогда это и случилось. Но я узнала обо всем уже потом, когда была здесь.
