Джейн Фэйзер - Безжалостное обольщение
Не прошло и получаса, как он укутал ее в плащ, дал в руки муфту и усадил в карету.
Следующие шестьдесят часов остались самым страшным воспоминанием в жизни Женевьевы. Они останавливались, только чтобы сменить лошадей и поесть. Большую часть первого дня она проспала на плече у Доминика. Но ночью Женевьева проснулась, и чувствовала она себя еще хуже, чем раньше, ко всем ее мучениям добавились еще и тряска в карете по разбитым дорогам. Гостиницы, в которых они останавливались, представляли собой обыкновенные постоялые дворы. Просьбу принести воды, чтобы умыться, здесь встречали с полным недоумением, еду, которую подавали, Женевьева находила совершенно несъедобным варевом.
Доминик оставался абсолютно невозмутимым, все эти мелочи его нисколько не трогали, а когда спутница сердилась, или жаловалась, или, как это было не раз, начинала плакать от холода, грязи и прочих неудобств, он лишь гладил и похлопывал ее по плечу, как капризного малого ребенка. И надо сказать, что такое обращение оказывало желаемое действие: Женевьева сразу чувствовала себя виноватой, извинялась, заставляла себя сидеть прямо и с интересом смотреть в окно.
К концу третьего дня карета перевалила через холм, и путники увидели порт Легорн на берегу моря, простиравшегося до французского берега. Когда спустились в белый опрятный городок, Женевьева безошибочно угадала в изящном абрисе корабля, покачивавшегося на рейде, «Танцовщицу», и сердце радостно забилось.
"Танцовщица» была единственным домом, который у нее теперь остался, а никогда еще Женевьева не нуждалась в домашнем уюте, покое и безопасности так, как сейчас.
Глава 23
— Ну, мадам Делакруа, как вам нравится мое маленькое королевство? — Опальный император энергично обвел рукой спускавшийся террасами к голубой бухте сад дворца Мулини.
— Восхитительно, сир! — ответила Женевьева в строгом соответствии с правилами приличий, которые были лишь данью условностям.
Императору-изгнаннику не было никакого дела до этого маленького уголка земли — действительно никакого! В ответ на ее такт и осторожность в глазах его мелькнула искорка благодарности.
Гости собрались на веранде, расточая комплименты правителю Эльбы по поводу красоты и порядка, царящих в его владениях, и любовались видом с террасы, расположенной в очень удобном месте, — ни один корабль не мог войти в бухту, не будучи замеченным отсюда. Все эти люди приехали из Англии, Франции и Италии в жажде увидеть и поговорить с удивительным человеком, который завоевал всю Европу, за исключением маленького ее уголка. А теперь, в изгнании, стал дружелюбным собеседником, охотно рассказывающим о своей жизни.
Но с такими посетителями, как Делакруа, у коих были нужные рекомендации. Наполеон обсуждал совсем иные материи.
Женевьева не принимала участия в ночных бдениях, которые велись в маленьком кабинете, напоминавшем походную палатку, где не было ничего лишнего. Но Доминик доверительно рассказывал ей обо всем, возвращаясь в их шикарно обставленную комнату для гостей. Они не обманывались на счет этого толстого человека с круглым лицом и выразительными глазами, казалось бы, действительно довольствующегося правлением своим маленьким королевством, командованием игрушечными армией и флотом, строительством дворцов и загородных усадеб. В свои сорок шесть лет Бонапарт оставался тем же честолюбивым лейтенантом, каким был в молодости. К тому же амбиции его подпитывались скукой и пережитым крушением надежд, когда в одночасье он был лишен абсолютной власти и всеобщего поклонения.
— Как я понимаю, сэр Нил Кэмпбел отбыл на материк? — невзначай заметила Женевьева хозяину, наблюдавшему за флотилией кораблей в полевой бинокль, который держал у него перед глазами слуга.
Бонапарт улыбнулся:
— Он хочет проконсультироваться во Флоренции с доктором по поводу своего зрения, мадам.
— Я надеялась встретиться с ним, — так же небрежно обронила Женевьева.
— Боюсь, его не будет дней десять или около того. — Суверен Эльбы пожал подложенными плечами. — Но разумеется, мы будем рады, если вы и месье Делакруа останетесь с нами до его возвращения.
— Вы очень любезны, сир. — Женевьева улыбнулась собравшимся вокруг, которые слышали этот на первый взгляд ничего не значащий разговор и не сомневались в том, что и «хозяин» острова, и те из гостей, кто пожелает, будут здесь в момент возвращения сэра Кэмпбела.
— Буду весьма рад. Пойдемте в дом, пора обедать. Становится прохладно. Вы не находите, что ветер свежеет, Делакруа?
Капер прищурился от ветра, трепавшего его темно-каштановые волосы. Исподтишка взглянув на него, Женевьева ощутила уже знакомое волнение. Как она любила смотреть на Доминика, когда он стоял вот так, вглядываясь в море, — голова чуть запрокинута: свободен!
— Думаю, что с юга идет лишь легкий бриз, сир, — ответил он. — Предстоит ясная ночь, луна будет отлично видна.
"Интересно, ясная ночь нам на руку или нет?» — подумала Женевьева. Казалось, на Бонапарта никакого впечатления не произвело сообщение Доминика, и по дороге в дом они говорили о том о сем, словно ничто в этой жизни их не беспокоило. Может быть, безлунная ночь больше подходит для того, чтобы незамеченными пройти через заслоны?
Она незаметно взяла под локоть Делакруа, шагавшего рядом с императором. Доминик улыбнулся и накрыл ладонью ее пальцы Женевьеве стало так тепло от этого прикосновения.
Казалось, что с той последней ночи в Вене Доминик к ней очень переменился.
Капер взял с нее слово, что впредь Женевьева никогда не будет действовать без согласования с ним, когда речь идет о делах, касающихся его, и никогда не будет сомневаться в его готовности помочь, если речь идет о ее безопасности.
Делакруа ничего не обещал ей взамен, но Женевьева определенно чувствовала ауру безопасности, которой капер окружил ее, и ауру нежности, какую прежде чувствовала с ним только в моменты любви. Женевьева не знала, что все это значит, но чувствовала себя во сто крат счастливее. Раз или два в ее мечты вторгались мысли о будущем, но она с легкостью отбрасывала их «на потом». В настоящем было слишком много дел, оно сулило столько счастья! И ничто не предвещало, что можно лишиться того и другого.
Во время бесчисленной, смены блюд за изысканнейшим обедом Доминик поймал себя на том, что каждую минуту смотрит па Женевьеву. Словно ему постоянно необходимо убеждаться: с ней все в порядке, ей не скучно, тарелка ее не пуста и в бокале есть вино. Правда, о последнем беспокоиться не приходилось. Как большинство умных людей, Женевьева умела учиться на собственных ошибках и более не выказывала склонности подвергать себя алкогольному отравлению.
