Элизабет Лоуэлл - Заколдованная
— Я снова буду там, — произнес Дункан, и эти слова прозвучали как клятва, — Вместе с Эмбер.
— Мы с Кассандрой едем с тобой, — сказал Эрик.
— И Саймон тоже, — добавил Доминик. — Он пошел седлать лошадей. Берет и Белоногую. Эмбер ведь тоже понадобится лошадь.
Никто не сказал того, чего все боялись, — что Эмбер уже не спасти.
— Дорога будет тяжелой, — заметил Эрик. — Долина Духов, быть может, отвергнет его. Или нас.
— Как бы ни были околдованы вы трое, Саймон увидит лишь то, что есть на самом деле. Это дар, которым он наделен.
— Это скорее похоже на проклятье, — пробормотал Эрик.
Где-то под самыми стенами по-волчьи завыла собака. Пронзительно крикнул сокол, возвещая начало охоты.
— Сделай для Дункана, что сможешь, — сказал Эрику Доминик. Он мне также дорог, как тебе дорога твоя сестра.
— Клянусь тебе в этом, Волк.
— Я буду держать замок для того, кто вернется — кто бы это ни был. И в том тебе клянусь.
— Что янтарь? — спросил Эрик. — Как он на тебя действует?
— Он говорит мне, что Эмбер еще жива.
Эрик больше ни о чем не спрашивал. Бледная линия сжатых губ Дункана под темными усами говорила сама за себя. Его неотступно преследовали слова, однажды сказанные Эмбер, в золотое время, которое длилось, пока к нему не вернулась память.
Бесценная Эмбер. Как бы я жил без тебя?
Лучше, нем я без тебя. Ты — сердце в моем теле.
Это воспоминание жгло его еще сильнее, чем горячий янтарь.
— Не держи его в руке, убери, — сказал Эрик.
— Не могу. Боль — это теперь единственная нить, протянутая между нами. Отвергнув боль, я отвергну и ее. А этого я больше не сделаю. Никогда.
Саймон перевел глаза с Дункана на Эрика, потом на Кассандру. Много миль они проехали в полном молчании.
Вдруг Кассандра резко натянула поводья.
— Впереди я вижу что-то странное, — проговорила она. Эрик внимательно осмотрел местность, лежавшую перед ними, и медленно кивнул.
— Да.
Не останавливаясь, Дункан послал свою лошадь вперед. Его глаза были прикованы к гряде, которая с этого места представлялась каменистой и непроходимой, но оказалась гораздо легче, когда путь выбирала сама Эмбер.
Чуть ниже гребня гряды боевой жеребец Дункана заартачился. Как ни понукал его Дункан, как ни старался заставить его продолжать путь, тот так и не пошел вперед.
Не говоря ни слова, Дункан спешился, прыгнул в пустующее седло Белоногой и снова пустился вперед. Белоногая засеменила и прижала уши, но пошла. Через несколько мгновений она перевалила через гребень гряды и скрылась из глаз.
Величественный орлиный зов пробил туман, словно луч света. Дункан ответил на него, как и раньше, охотничьим зовом, которому научился много лет назад.
Орлиный крик не повторился.
— Я знал, что Дункан пройдет! — ликующе воскликнул Эрик. — Наделен он Знанием или не наделен, я знал, что так и будет! Рябина не послала бы Эмбер недостойного ее возлюбленного.
— Он твердолобый, упрямый, гордый, — проворчала Кассандра.
— Он храбрый, сильный, честный, — сухо поправил ее Эрик, припомнив то, что однажды сказала ему Эмбер. — Достойный человек.
Кассандра перекрестилась, выдохнула безмолвную молитву и послала свою лошадь вперед.
Белый жеребец отказался идти дальше.
Как и лошадь Эрика.
Как и лошадь Саймона.
Из всех троих удивлен был один только Саймон. Он еще больше удивился, когда, даже спешившись, он не увидел тропы, по которой проехал Дункан. Туман клубился, всплывал, дразнил, запутывал, прятал… и Саймон вновь оказался там, откуда начал.
Не лучше получилось и у Эрика с Кассандрой. Долина Духов осталась для них такой, какой была всегда.
Закрытой.
Дункан не заметил, что никто не последовал за ним вниз по склону гряды в Долину Духов. Заметил только, что путь становился все яснее с каждым шагом вперед.
Без единой мысли о возможной опасности Дункан заставлял Белоногую все убыстрять и убыстрять бег. Вскоре лошадь неслась по долине галопом, перепрыгивая через ручейки и упавшие ветви, поглощая пространство так, словно был а рождена для этой скачки в первозданной тишине долины.
Постепенно, почти неощутимо, мерный стук копыт потонул в несметном множестве гусиных криков. Крики поднимались и падали, взмывали и кружили, подгоняемые не знающим покоя ветром. Ответные крики стежками ложились поверх других окликов, других ответов. Бесчисленные дикие голоса, ткущие гобелен звуков над болотом и морем.
Впереди из тумана выступили очертания стоячего камня. Дункан знал, как будет выглядеть этот камень с расстояния в ладонь, помнил ощущение от толстого ковра растительности у его подножия, знал, что там, в этом единственном на земле месте, будет ждать его Эмбер, помня, как помнил он, каково это — вместе гореть не сгорая в золотом пламени, не знающим боли, а только страсть.
Дункан высвободил ноги из стремян, спешился с привычной легкостью рыцаря и, оказавшись на земле, побежал. Но в руке он держал не меч и не боевой молот, а янтарный подвесок, столь же священный и достойный почитания, как сама земля.
И он горел, как может гореть лишь надежда.
— Эмбер! — крикнул Дункан.
На его зов откликнулись лишь тысячи гусей, взлетавших сквозь туман с неистовым хлопаньем черных крыльев.
— Эмбер, не прячься! Это я, Дункан!
С бурно колотящимся сердцем Дункан остановился у подножия древнего камня, прислушиваясь.
Но ответа не было, хотя он звал, пока не охрип.
Потрясенный Дункан стоял неподвижно, держа в руке подвесок, открывший ему так много. Много, но не достаточно. Он был так уверен, что Эмбер здесь, что она ждет его.
Он был так уверен.
И так ошибся.
Вдруг уголком глаза он увидел ее стоящей перед древним камнем. Ее образ колебался, словно видимый сквозь воду.
— Эмбер, — закричал Дункан, протягивая руки, чтобы обнять ее.
Но его пальцы коснулись лишь влажной от тумана поверхности камня.
Прерывистый крик, вырвавшийся из горла Дункана, поднял с болота новые тучи гусей. Бились черные крылья, отзывались тысячи голосов, говорившие Дункану, что слишком поздно он понял правду Эмбер.
Она стала недосягаемой для него.
Дункан взял янтарь в сложенные ладони, пытаясь снова увидеть ее. Но ничего не увидел — слезы застилали ему глаза.
Он закрыл лицо руками, в отчаянии от того, что слишком поздно понял правду о себе самом. Он хотел того, что сам же отверг и прогнал от себя, и он хотел этого больше самой жизни.
— Эмбер! Вернись ко мне!
На этот раз хриплый крик Дункана не поднял на крыло гусей. Не послышалось хлопанья крыльев. Ветер не зашуршал высохшей болотной травой. Не было слышно ни единого звука вообще.
