Непокорная фрау Мельцер - Якобс Анне

Большой некролог появился в газете «Последние новости Аугсбурга», а также в «Мюнхенском вестнике»:

Это объявление, должно быть, подал Кристиан. Или какой-нибудь родственник. Юлиус не мог этого сделать, бедняга все еще сидел в тюрьме.

– Посмотрим, сможем ли мы пройти к могиле. – Густаву не нравилось долго стоять на одном месте. Он думал о работе, ведь теперь наконец в теплице появилась крыша, и стекольщик сегодня утром начал вставлять стекла. Завтра они могли бы подготовить грядки и перенести горшки с рассадой. О, все могло быть прекрасно – дела шли в гору, они наконец-то встали на ноги, – если бы только не постоянный страх. Пока ничего не произошло, но полиция, конечно, нашла долговую расписку с ее подписью. Что происходит с долгом, когда умирает ростовщик? Он тогда аннулируется? Или в конце концов найдутся наследники, которым она должна будет вернуть деньги?

– Фиалки абсолютно никуда не годятся. – Густав мимоходом оглядел могильные насаждения. – Они слишком быстро выросли – через два дня их уже не будет. Взгляни-ка сюда, Августа. Венок из нарциссов и гиацинтов – у нас их тоже много, их нужно выставлять на продажу сейчас.

Как он был увлечен, говоря о своих растениях! Густав возмущался, что на круглой клумбе во дворе перед хозяйским домом до сих пор лежали еловые ветки. Их нужно было убрать как можно скорее, иначе примулам не будет света. Тюльпаны и нарциссы уже проросли сквозь еловые ветки – какой позор!

– Им следует просто нанять садовника, – заметила Августа. – Ты не можешь быть всюду, Густав. У них полно денег. На фабрике уже давно работают в ночную смену, и стены зданий недавно перекрасили.

Среди пришедших на похороны были и несколько сирот с новой директрисой. Церковь полгода назад вновь открыла сиротский приют «Семь мучениц». Казалось, что малыши все еще помнят свою прежнюю директрису Марию Йордан. Кто бы мог подумать? Августа с мужем уже приближались к могиле, и было видно, что священник в темной сутане стоит рядом с гробом, видимо, ожидая, когда соберется публика.

– Какой у нее красивый гроб! – неожиданно вырвалось у Августы, когда она увидела темно-коричневый гроб, украшенный резьбой. На нем лежал венок из красных роз и белых лилий. Они определенно были из Мюнхена, ни в одном цветочном магазине Аугсбурга не было таких красивых роз. Тем более в это время года.

– Завидуешь, да? – спросила Герти, которая стояла рядом с ней. – Хотела бы, чтобы у тебя тоже были такие красивые похороны?

– Спасибо, не надо, – язвительно ответила Августа. – У меня есть и другие желания.

Впереди перед людьми, несущими гроб, стояли господин Мельцер со своей матерью и Элизабет фон Хагеман. Трудно было поверить, что они действительно пришли! Госпожа фон Хагеман, похоже, была искренне тронута, потому что ей приходилось постоянно прикладывать платок к глазам. По другую сторону от священника стояли госпожа Мари Мельцер и госпожа Китти Бройер, с ними был господин фон Клипштайн. У Мари Мельцер на лице была написана скорбь, что казалось удивительным.

В конце концов, Йордан с самого начала невзлюбила Мари и впоследствии не сказала о ней ни одного доброго слова. Но молодая госпожа Мельцер, видимо, была мягкосердечным человеком. Как жаль, что теперь брак Мельцеров, скорее всего, распадется. Августа была уверена, что за этим стоит Серафина фон Доберн. Все на вилле знали, что все несчастья начались с этой особы. Только хозяин и его мать не хотели ничего замечать.

Но если бы садоводческое хозяйство наконец-то стало приносить хороший доход, ей не пришлось бы бегать на виллу и выпрашивать работу. Тогда бы у них появилось достаточно средств на жизнь и можно было смело наплевать на эту гадину Серафину.

– Вы видели, фрау Блиферт? – шепнул ей на ухо Кристиан. – Там, рядом с деревом. Тот мужчина.

Она немного испугалась, потому что не заметила Кристиана, все это время стоявшего позади них. Дерево, на которое он указал пальцем, было кленом, еще без листьев, с нахальным плющом, обвившим голый ствол. По ветке проскакала белка и скрылась среди плюща – видимо, там было дупло.

– Какой мужчина?

Кристиан не смог сразу ответить, потому что священник громким голосом начал свою речь. Он говорил о неисповедимых путях Господних, о Божьем промысле, который иногда казался непостижимым и даже жестоким, и о всемогуществе Божьем, которое руководит и направляет всех нас.

– Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь! – громко крикнул он над головами собравшихся, и Августа видела, что Эльза и Брунненмайер кивали в ответ.

– Один из полицейских, – прошептал ей Кристиан в ухо. – А вон там еще один. Тот, с усами, вы видите его?

Августа уставилась на черноволосого человека, который, прислонившись к стволу бука, деловито делал заметки. Верно, она узнала его. Этот бледнолицый мужчина с аккуратными усами допрашивал ее.

– Да, конечно. Интересно, что они здесь делают, – тихо промолвила она Кристиану.

– Тише спереди! – буркнул кто-то. – У вас нет манер?

Густав сердито повернулся. Он никому не позволит обидеть свою Августу.

– Если вы еще раз оскорбите мою жену, вы… вы, грубиян!

Августа взяла его за руку и прошептала, чтобы он успокоился. Тот сзади тоже молчал, потому что впереди носильщики готовились опустить Марию Йордан в могилу на вечный покой. Три веревки, проходившие под гробом, натянулись в сильных мужских руках, работник кладбища вытянул подпорные доски, и гроб медленно и торжественно начали спускать вниз. Священник произнес библейский текст о вечной жизни и окропил гроб святой водой. Было слышно, как кто-то громко и безудержно рыдал.

Эльза, подумал Августа. Боже, как неловко! Но она такая и есть. Однако сразу же поняла, что ошиблась, потому что Эльза стояла, стиснув губы, рядом с Брунненмайер и держала платок у рта. Рыдал пожилой господин с модной шляпой-хомбург в руке и гетрами поверх черных кожаных туфель.

Он словно был вне себя от горя, подошел так близко к яме, что, казалось, вот-вот упадет в нее, и затем бросил букет роз еще до того, как закончил священник с кадилом.

Августе показалось, что она видела этого человека где-то раньше. Когда она посмотрела на Брунненмайер и остальных, на их лицах читался тот же вопрос. Неужели у Йордан были родственники? Только не это, подумала Августа. Господи, пусть это будет один из ее бывших любовников. Несчастный должник. Клиент, которому она предсказывала золотое будущее. Но только не тот, кто мог бы унаследовать ее долговые расписки.

На самом деле только несколько человек последовали примеру человека в шляпе и бросили горсть земли или цветок в открытую могилу. Это сделала Брунненмайер, также Эльза, Кристиан и две пожилые женщины, затем один сосед и его жена. Большинство людей просто стояли, приветствовали знакомых, болтали о всякой всячине и уверяли друг друга, что бедная Мария наконец-то обрела покой. Мужчина в шляпе и гетрах протянул священнику запечатанный конверт, что-то пробормотал и исчез между посетителями кладбища по направлению к выходу. Любопытные взгляды провожали его, люди перешептывались, пожимали плечами. Когда Августа поискала двух полицейских, то обнаружила, что и они исчезли.

– Пойдете с нами на виллу? – предложила Брунненмайер. – Мы хотим посидеть вместе часик и поесть пирога. Детей тоже берите. Чтобы не было так мрачно.

Густав отказался – он хотел пойти в свою теплицу. Возможно, сегодня вечером он сможет начать завозить грунт. Только бы стекольщики наконец закончили!

– Хочешь тоже присоединиться, Кристиан? – обратилась к нему Герти, с жалостью глядя на одинокого парня.

Он, похоже, очень обрадовался приглашению, потому что его уши из розовых стали ярко-красными.

– Если можно?

– Конечно можно! – подтвердил Гумберт.

Августа ничего не сказала. С одной стороны, Кристиан ей очень нравился, с другой – она боялась, что он может наговорить лишнего и ненароком выдать ее тайну. Они сели на трамвай и все вместе доехали до остановки на Хаагштрассе. Там Густав сразу повернул налево, к своему садовому центру, а остальные пошли прямо к входным воротам парка. По пути их обогнала машина, за рулем которой сидел молодой господин Мельцер. На заднем сиденье рядом с госпожой фон Хагеман сидела Брунненмайер. Ей, как старейшей сотруднице предложили доехать на машине, к большому недовольству Эльзы, которая поступила на работу на виллу всего лишь годом позже, чем повариха.