Робин - Проснись, моя любовь
— Чарльз, если ты не хочешь меня, я уйду…
— Не говори так! — резко прервал ее Чарльз. — Если ты еще когда-либо скажешь подобное, я так наподдам по твоей маленькой попке, что ты целую вечность не сможешь сидеть на ней. Боже мой, женщина, я чуть было не потерял тебя. Неужели ты думаешь, что я соглашусь, чтобы ты ушла от меня?
Выражение его лица было таким угрожающим, что Элейн воздержалась от ответа.
— Я верю тебе. Сейчас я уже понимаю, что ты — не та женщина, на которой я женился. Слава Богу! Мне только нужно… больше времени, чтобы осознать это. Когда-нибудь я захочу услышать обо всем, о твоей другой жизни. Но сейчас я хочу только… тебя.
— Я была замужем, Чарльз.
Его губы сжались.
— Ты любила… любишь его?
Болезненный укол, вспоминая предательство Мэтью.
— Думала, что любила. Да. Теперь — уже не знаю.
— У вас были дети?
— Нет. Он не хотел детей.
— А я хочу. Не сию минуту, но через год или около того. Я не знаю, как ты предотвращала беременность, если только совсем не воздерживалась. Но гарантирую — мы не будем так поступать. Но даже если бы я не захотел иметь детей, и мы бы предохранялись всякий раз, когда были близки, все равно всегда есть вероятность того, что ты забеременеешь.
Элейн почувствовала сердечный трепет. Он прав, разумеется. В девятнадцатом веке нет «пилюль». Нет мазков. Нет элементарных лекарств. Нет пенициллина.
Легкий трепет перерос в полную аритмию, понимая, как мало она может контролировать это новое тело, живя в девятнадцатом веке. А что если…
— Если бы ты могла вернуться назад, в прежнюю жизнь — ты бы согласилась?
Элейн взглянула в синие глаза лорда, которые, тут же отгородившись от нее, устремились ресницами к правому уголку губы, который уже было потянулся к тонкому белому шраму.
Теперь это ее жизнь. К лучшему или худшему.
Она облизнула губы, различая лимон, ощущая мужской аромат, пробуя их совместный вкус.
К лучшему. О да. Совершенно очевидно, что с этого момента ее жизнь изменится к лучшему.
Ее сердце успокоилось и выровняло ритм.
— Нет.
Его лицо осветилось улыбкой.
— Ты любишь меня?
Опять кто-то дернул ее за язык. Кроме того, он ведь не ответил на аналогичный вопрос, когда она задала его. — Я не могу целоваться и отвечать одновременно.
Он выгнул бровь.
— Неужели?
— Да, но я могу демонстрировать тебе и говорить одновременно.
Чарльз засмеялся.
— Я люблю тебя, дерзкая шалунья. Я люблю твое чувство юмора. Твой смех. Я люблю твое дыхание, пахнущее белым имбирем. Я люблю, как ты кричишь от наслаждения, которое я дарю тебе. Но больше всего…
— Да? — Элейн обнаружила, что совсем не против получать комплименты и еще кое-что от этого мужчины. И если ему так нравится, она будет и дальше чистить зубы этим мылом.
— …я люблю, когда ты не споришь со мной!
Элейн завизжала со всей мочи феминистского протеста двадцатого века. Он сдернул с нее одеяло. Она попыталась вырваться из рук, которые стали удивительно похожими на щупальца осьминога, когда, покоряя, обхватили ее.
— Ай!
Элейн села и потрогала место на спине, в котором все время ощущалось какое-то давление. Чарльз наклонился и потянулся рукой. Широкое золотое кольцо заблестело в его ладони.
— Вот оно где! Я собирался преподнести его тебе в другой форме, но, так сказать, забыл о нем в пылу момента. Я, должно быть, вовремя забыл убрать его. Или потерял. Где-то здесь.
Чарльз схватил руку Элейн. Кольцо было теплым, нагретым их телами. Оно запылало на длинном белом изящном пальце. Пальце Элейн, а не Морриган. Морриган ничего не хотела делать с этим телом, которое принесло Элейн столько наслаждения.
— Чарльз, ты задумывался, почему это произошло? Почему я здесь? Ты думаешь, она и вправду была друидка?
Чарльз поднес руку Элейн к своим губам. Он поцеловал теплым долгим поцелуем ее палец, покрытый малозаметными царапинами, образовавшимися в результате ее недавних попыток стянуть кольцо.
— Нет, не думаю, что она была друидкой. По-прежнему существуют некоторые старые обряды. Белтейн, например. Правда, ни один из них не предполагает нанесение вреда другому. И так как ты здесь…
Чарльз играл с кольцом, вертя и вертя его вокруг пальца. — Думаю, мне несказанно повезло, я каждую ночь и в любое другое время, когда смогу уговорить тебя, буду доказывать тебе, что ты так же счастлива, как и я. И хотя некоторые события связаны с этим кольцом, я не суеверен. Однако, если ты хоть когда-нибудь, когда-нибудь попробуешь снять его опять, я отшлепаю твою попку. На самом деле, думаю, что стоит в качестве профилактики продемонстрировать…
— Чарльз!
Элейн обнаружила себя прижатой лицом к волосатому бедру Чарльза. Она повернула голову. Их одежда была разбросана по цветочному ковру. Солнце отражалось от озерной глади. Она почувствовала краткую ласку перед тем, как твердая рука шлепнула ее по ягодицам, не так, чтобы сильно, но, в самом деле, достаточно ощутимо.
Она попыталась разогнуться. — Чарльз! Чарльз, нет! Чарльз, я люблю тебя! Смотри!
Чарльз замер. Черный лебедь плыл по озерной глади. Сзади него плыл белый. В нескольких футах от берега лебедушка грациозно нырнула в воду. Черный лебедь медленно кружил вокруг кормящейся подруги, сознавая свое лидирующее положение. Черная длинная шея вытянулась, затем изогнулась. Ярко-алый клюв начал прихорашивать перышки.
— Чарльз, они прекрасны!
Чарльз поглядел на окрашенные легким румянцем щеки Элейн. — В самом деле.
КонецПримечания
1
Сассенах — презрительное название англичан шотландцами и ирландцами.
2
«Тетушка Джемима» — старейшая торговая марка продуктов питания (с 1893 года). На упаковке изображена улыбающаяся негритянка средних лет в одежде времен ХIХ века.
3
Скупец Эбенезер Скрудж, персонаж романа Чарльза Диккенса «Рождественская песнь в прозе».
4
Актер, в 1930-х прославившийся исполнением роли графа Дракулы в одноименном фильме, а также снявшийся в ряде фильмов ужасов.
5
Хаггис — национальное шотландское блюдо — состоящее из смеси рубленных сердца, легких и печени овцы или говядины, смешанных с нутряным салом, луком, овсяной мукой, приправленное и вываренное в желудке зарезанного животного.
6
Puir — среднее по звучанию между словами «poor» — «бедная» и «pure» — «чистая»
