Айрис Джоансен - Мой возлюбленный негодяй
К тому времени, как они прошли половину склона, дворец уже утонул в пламени. Марианна оглянулась на него, почувствовав глубокую печаль.
— Он заслуживал смерти, — тихо сказал Джордан. — Если бы ты не сделала этого, я сам убил бы его.
Она изумленно уставилась на него:
— Я не думала о Неброве.
— Да?
— Бабушкина работа. Все ее прекрасные витражи — они погибли безвозвратно…
Грегор хохотнул, обменявшись взглядом с Джорданом.
— Естественно, ты печалишься об окнах, а не об этой твари. Все вполне понятно, а, Джордан?
Но Джордан уже не смотрел на пылающий дворец. Его взгляд был устремлен вниз, на огромную воронку — результат взрывов. Она знала, что сейчас он думает не о гибели Неброва или уничтожении дворца, а о той страшной опасности, нависшей над Кассаном, и никогда не простит ей разрушенных туннелей, которые были нужны для его спасения.
— Я должна была это сделать!
— Нет, ты захотела это сделать, — непреклонно ответил он. — Здесь большая разница. Ты рассыпала порох во всех ответвлениях туннеля еще до того, как Нико увидел Неброва и его отряд.
— Разве ты не понимаешь? — спросила она. Как ей хотелось бы, чтобы он все понял! — Бабушка создала Джедалар. Она была участницей этого ужаса в туннелях, и ей необходимо было исправить то, что она сделала. Она заставила нас с мамой дать клятву, что туннель больше никогда не будет использован для того, чтобы убивать людей. Она точно рассчитала, как это сделать. Ведь она знала, что царь предназначил одну из комнат для хранения оружия и пороха, и… — Марианна замолчала, увидев, что лицо Джордана остается совершенно бесстрастным. Она ведь и не надеялась, что он простит ее. Устало она сказала: — Да, я захотела это сделать. Даже если бы я не давала той клятвы, я все равно разрушила бы туннель.
— Почему? — спросил Грегор.
— Потому что моя бабушка была права. Война — это зло, а туннель был орудием войны. Ведите свои войны тем оружием, которое у вас есть. — Она взглянула Джордану прямо в глаза. — Я рада, что это сделала.
— Ну а я не рад. Я страшно зол на тебя. — Он взял ее за локоть и потащил вниз, к ожидающему их отряду. — Но я подожду вымещать на тебе свой гнев, пока мы не проверим, нет ли у тебя ожогов.
Силы небесные, она чуть не забыла про то пламя, которое едва не пожрало их обоих.
— Я не обожглась. Это ты… — Ее взгляд упал на его руки. Она ужаснулась. Тыльная сторона руки была покрыта красными полосами. Значит, его ладони в еще худшем состоянии. — У тебя ожоги! Тебе больно.
— «Больно» — это очень точное слово. — Он сжал губы. — И от этого мое настроение отнюдь не улучшается.
— Мне очень жаль, — прошептала она. — Я не хотела, чтобы ты страдал.
Лицо Джордана ничуть не смягчилось:
— Тогда тебе не надо было взрывать туннель. Не исключено, что ты сумела одним ударом причинить вред огромному количеству людей.
Марианна покачала головой. Бесполезно спорить с ним по этому поводу: совершенно ясно, что ни один из них не убедит другого.
— У меня в седельной сумке есть целебная мазь, которая тебе поможет, — сказал Грегор.
Марианна еще раз посмотрела через плечо на пылающий дворец. Как ей хотелось бы, чтобы существовала мазь, с помощью которой можно было бы залечить боль разрыва, который произошел между ней и Джорданом.
«Но что это я скулю как побитая собачонка?» — осуждающе спросила себя Марианна. Она знала, на что идет и каков будет результат ее поступка. Теперь ей остается только принять случившееся. Господи, только бы боль немного стихла!
* * *Когда они оказались на деревенском постоялом дворе, Грегор принялся распоряжаться. Его гулкий голос заставил хозяина и слуг забегать со всех ног, приготавливая комнаты, ванны и еду для всех них и чистые бинты, чтобы перевязать ожоги Джордана.
Уже через час Марианна смогла погрузиться в лохань с горячей водой в простой, но приятно обставленной комнате. Она три раза сполоснула волосы, но все равно они пахли дымом.
Она сидела в воде, устало закрыв глаза. Может быть, ей и удастся смыть с тела запах, напоминающий Об ужасном происшествии в туннеле, но оправиться после случившейся трагедии она вообще никогда не 'сможет. Слишком многим она пожертвовала из-за одного этого поступка.
— Нам уже к завтрашнему утру надо быть далеко отсюда.
Открыв глаза, она увидела стоящего в дверях Джордана. На нем были черные лосины и свободная белая полотняная рубашка. Марианна вспомнила, что в тот первый вечер в Дэлвинде на нем тоже был черно-белый наряд. Нет, ей нельзя вспоминать о Дэлвинде.
Она посмотрела на его аккуратно перебинтованные руки:
— Насколько это серьезно?
— Только небольшие волдыри. — Он вошел в комнату и закрыл за собой дверь. — Ты меня слышала? Нам завтра надо уезжать в Кассан. — Он подошел к лохани и потянулся за большим полотенцем, которое слуга положил рядом. — Я знаю, что тебе надо бы отдохнуть, но из этого горящего туннеля огонь вырывается на всем пути до Москвы. Можно не сомневаться, что царь отправит людей расследовать, что происходит. Вставай!
Марианна поднялась на ноги, он завернул ее в полотенце и вынул из лохани.
— Твои руки!
— Молчи. — Он неловко вытер ее. — Царь и без того нервничает теперь, когда на горизонте маячит Наполеон. А тут еще он обнаружит, что совершенно беззащитен перед нападением противников.
— Он должен быть мне благодарен. Наполеон не сможет неожиданно напасть на Москву, используя тайные ходы туннеля.
— Это будет для него слабым утешением, когда он узнает, что имел такое оружие, с помощью которого мог бы нанести сокрушительное поражение Наполеону, а ты его уничтожила. Я хочу, чтобы в этот момент мы уже направлялись к границе.
— Я думала, ты на меня зол.
— Я на тебя зол.
Говорил он отрывисто, лицо его оставалось сурово-непроницаемым. Он распространял вокруг себя атмосферу досады и неудовольствия, которая была почти физически ощутимой.
— Тогда почему ты пытаешься меня защитить?
— Одно не имеет никакого отношения к другому. Он по-прежнему вытирал ее своими обожженными руками.
— Ты прекратишь это? — Она отняла у него полотенце. — Ты себе повредишь. И почему это одно не имеет отношения к другому?
— Я не намерен лишать себя того, что хочу иметь, хотя, честно говоря, желал бы свернуть тебе шею. — Он кинул на нее сердитый взгляд. — Никто тебя у меня не отнимет. Ни царь, ни Наполеон, ни Веллингтон, ни даже ты сама.
В ней вспыхнула надежда, но она побоялась признаться в этом:
— Ты по-прежнему хочешь, чтобы я была твоей любовницей?
— Ты что, не слышала ничего из того, что я говорил? Мы поженимся, как только приедем в Кассан. — Он мрачно добавил: — Если я смогу помешать воран казнить тебя за твой идиотизм.
