Патриция Гэфни - Роковое сходство
Солнце пронизало золотыми стрелами ее рыжевато-русые волосы, уложенные в строгую прическу. Эффект получился драматический, хотя, наверное, не совсем тот, какого она добивалась. Броуди знал, что для него Анна навсегда останется прекраснейшей из женщин и никакой другой никогда уже не будет. При одном взгляде на нее ему стало невыносимо больно.
Она наклонилась к отцу, поцеловала его в щеку и что-то тихо сказала ему на ухо. Старик рассеянно улыбнулся и кивнул, глядя в пространство. Потом она выпрямила спину и перевела вечно серьезный, а с недавних пор трагический взгляд на Броуди. Он поднялся на ноги и, еле волоча ноги, ни разу не оглянувшись, поплелся к дому.
Анна ощутила приближение истерики. Ну почему бы ему просто не взять нож и не всадить его ей в сердце? Она тихонько попрощалась с отцом, хотя он вряд ли обратил внимание на ее присутствие. Решительным шагом, размахивая руками, как солдат на марше, Анна направилась к дому. Зайдя в комнату мисс Фитч, она обнаружила сиделку за чтением книги и отправила ее в сад к отцу. Джона она нашла в библиотеке.
Опять она чуть не упала, наткнувшись на модель парового двигателя, все еще валявшуюся на полу и успевшую покрыться изрядным слоем пыли: Броуди забросил ее, как и все остальные свои занятия, с того самого дня, когда Анна обвинила его в краже. Он сидел в кресле у открытого окна и делал вид, будто читает газету, даже не замечая ее присутствия. Это стало последней каплей: Анна потеряла терпение.
– Чего ты ждешь? – потребовала она, воинственно подбоченившись и сверкая глазами. – Почему ты все еще здесь? Почему бы тебе просто не исчезнуть?
Броуди опустил газету на колени. Его взгляд оказался под стать улыбке: такой же ледяной. Он решил сказать ей правду.
– Я жду четвертого августа.
Это заставило ее замолчать. Смятение и тревога промелькнули у нее на лице. Он ощутил злобное удовлетворение: ему нравилось ставить ее в тупик.
– Почему? – спросила она наконец.
«Потому что, прежде чем уйти, я хочу посмотреть, какое выражение будет у тебя на лице, Энни». Вслух он сказал:
– Почему бы и нет?
Анна гневно отвернулась и отошла к книжным полкам на дальней стене библиотеки. Четвертое августа наступало через два дня. Неужели он нарочно выбрал именно этот день, двадцать пятый день ее рождения, чтобы ее бросить? Если так, значит, в нем есть изощренная жестокость, о существовании которой она не подозревала. Анна заставила себя повернуться к нему лицом.
– Я знаю: меня ты и в грош не ставишь. Но ты подумал о том, как твое внезапное исчезновение отразится на моей семье, на репутации компании моего отца? Неужели ты ненавидишь нас так сильно, что тебе будет приятно погубить всю семью?
Такая постановка вопроса его взбесила, и в то же время ему захотелось ее успокоить. Джон поднялся с кресла и подошел к ней. Чем ближе он подходил, тем сильнее Анна прижималась спиной к полкам книжного шкафа, словно хотела пройти насквозь. Это доставило ему удовольствие. Подойдя к ней вплотную, он произнес тихо и холодно:
– Не тревожься о своей драгоценной репутации. Я позабочусь, чтобы она не пострадала.
Анна провела языком по губам, испуганная и взволнованная его близостью.
– Каким образом?
Броуди пропустил вопрос мимо ушей. Ему самому не терпелось спросить ее кое о чем.
– Почему ты никому не рассказала про деньги? Почему Дитц до сих пор не арестовал меня?
Она смутилась и покраснела, попыталась обойти его стороной, но он уперся руками в книжную полку по обе стороны от нее, не давая ей уйти.
– Ну? Что скажешь, Энни? Почему ты меня не выдала? Ты ведь даже Эйдину не сказала, не так ли?
Анну охватила дрожь. Она не ожидала, что он задаст ей такой вопрос. Вот ублюдок! Почему он не может просто взять то, что она ему дала, и оставить ее в покое? Неужели он хочет еще и помучить ее напоследок?
– Стивен всем расскажет. Он сказал, что подождет несколько дней, а потом объявит об этом во всеуслышание.
– Но почему не ты сама? – упорствовал Джон, наклоняясь ближе к ней. – Почему не сейчас?
Он прекрасно знал, почему! Анна чувствовала себя беспомощной, она не в силах была солгать или вообще хоть что-нибудь сделать, просто стояла, не глядя ему в глаза, и ждала, что вот-вот он ее поцелует. Ей так хотелось, чтобы он ее поцеловал! Она мечтала об этом! Может, ей только почудилось, или она сама действительно наклонилась вперед, тихонько поднимая лицо к нему навстречу? Если бы он коснулся ее сейчас, она бы исцелилась, пусть хоть на минуту. Дело стоило бы того.
Ее глаза закрылись.
Она ничего не услышала, но что-то подсказало ей, что его нет рядом. Когда Анна открыла глаза, Броуди удалялся быстрым шагом и был уже на полпути к двери.
– Джон! – тихо окликнула она, надеясь, что он не услышит, и втайне молясь, чтобы услышал. Он не остановился.
* * *
– Но ведь когда-то ты его любила, Милли? Хоть в самом начале, когда вы поженились!
– Ну разумеется, я была в него влюблена. Он мне казался божеством, я любила его безумно! И я искренне верила, что он спасет меня от одуряющей скуки, царившей у меня дома.
– Неужели тебе так плохо жилось дома?
– Ты же знаешь, как это было: гораздо хуже, чем у тебя до свадьбы с Николасом. Визиты, ответные визиты, прием визитеров, оставление карточек. Написание писем и чтение писем вслух. Прогулки. Рукоделие! Шкатулки из ракушек, гербарии с водорослями, восковые цветы…
Анна прервала подругу горьким смехом, вспоминая, как все это было.
– Но работать по-настоящему, – продолжала Милли, – делать что-то полезное, привнести какой-то смысл в свою жизнь – боже сохрани! Не ровен час, люди подумают, что ты нуждаешься в деньгах!
– Ужас!
– Поэтому вся суть жизни высшего сословия заключается в абсолютной праздности.
Подруги обменялись понимающими взглядами.
– Разве твою тетку не возмущает, что ты чуть ли не каждый день отправляешься на верфи вместе с Николасом, а теперь у тебя есть даже собственный кабинет?
– Да, она просто в шоке. Даже говорить об этом не может, – кивнула Анна.
– Видит бог, Анна, я тебе завидую. У тебя есть все: замечательный муж, не мешающий тебе делать любимую работу, а когда-нибудь будут и дети…
Анна попыталась улыбнуться, но безуспешно. Ей хотелось сказать Милли, что завидовать нечему, тогда подруга могла бы ее утешить. Никогда у нее не будет детей. Мужа у нее тоже нет. А снисходительное отношение Николаса к ее работе объяснялось не добротой, а равнодушием.
Она опустила чашку на блюдце и поставила на столик. Гостиная на Лорд-стрит была скудно обставлена старой, разнокалиберной мебелью, но тем не менее казалась тесной. Здесь всегда было сыро и почти всегда полутемно. От полного убожества обстановку спасали только мелочи, отвечавшие тонкому, хотя несколько эксцентричному вкусу самой Милли: забавные картинки, вырезанные из журналов и приклеенные к обшарпанным стенам, индийский ковер с экзотическим орнаментом, в основном скрывающий обивку старого дивана, коллекция свечей всех цветов и размеров на каминной полке, самодельная этажерка для книг.
