Джейн Фэйзер - Алмазный башмачок
— Месье Лео! — воскликнули девочки спрыгивая с табурета, стоящего перед спинетом. — А у нас урок музыки. И мы уже много узнали, не правда ли, милорд?
Но, к удивлению сестер, их дядя не только не поздоровался, но даже и не улыбнулся им.
— Где она? — снова спросил он.
— Она сегодня проведет весь день в достели, милорд, — сообщила ему Матильда со своим обычным спокойствием.
— Она больна?
— Женские дела, — ответила Матильда. — Ей надо отдохнуть.
— Она весь день лежит в постели?
Голос его стал хриплым от волнения. Матильда кивнула:
— Насколько я знаю, да, милорд. Я побывала у нашей малышки сегодня сразу после обеда.
— Ну как, вы сделали то, что хотели? — неуверенно спросил у Лео Кристиан.
Лео коротко кивнул головой.
— Король назначил поединок на восходе солнца завтра утром. Поэтому я хочу, чтобы вы увезли детей и Корделию прямо сейчас. Это даст вам добрых двенадцать часов форы.
— Но Корделии нет, — заметил Кристиан.
— Матильда, сходите за ней. Король велел князю, как и мне, покинуть дворец, так что нет опасности нарваться там « на него.
«Но может быть, он увез ее с собой в город?»
— Черт побери! Ну почему Корделия ничего не делает так, как договорились? — воскликнул он, понимая всю несправедливость собственных слов, но не в силах сдержать разочарование от крушения своего плана.
— А вот и Корделия!
Лео рванулся к окну, у которого стоял Кристиан. Корделия как раз выходила из-за угла на улицу, ведущую к гостинице. Она была одета в свою амазонку, с темной шляпкой на голове, а поверх всего этого — плащ с капюшоном, глубоко надвинутым на лицо. Душу его заполнило облегчение. Теперь он мог действовать.
Но, когда она открыла дверь и вошла в прихожую, ее бледность, ее глубокие тени под глазами, ее выражающий муку прекрасный рот и бросающаяся в глаза хрупкость заставили его броситься к ней с возгласом испуга. Она выглядела как в тот день, когда он застал ее на подоконнике, поджидающей Матильду. С той ночи, казалось, прошла целая жизнь, хотя на самом деле это было всего лишь неделю назад.
— Милая, ты больна. — Он взял ее за обе руки. — Зачем же ты ходишь по улицам?
Он забыл, как хотел, чтобы она была здесь, забыл обо всем, видя страдание, которое излучало все ее существо.
— Я не больна, — нетерпеливо ответила она, хотя эти слова явно расходились с ее видом. — Что ты наделал, Лео!
Она вовсе не собиралась набрасываться на него с упреками, но эти слова сами собой вырвались у нее.
— Я была там, — гневно сказала она. — Я видела тебя. И все слышала.
— Я погуляю с детьми в саду, — сказала Матильда, давая головой знак Кристиану, и вышла из комнаты, на что ни Корделия, ни Лео не обратили внимания.
Лео выпустил ее руки и отошел к окну.
— Я же просил тебя не ходить туда.
— Ты обманул меня.
Она была готова разрыдаться. Она не хотела, чтобы ее слова прозвучали так горько, но ничего не могла с собой поделать — понимание происходящего покинуло ее.
— Я не обманывал тебя, Корделия. Я просил тебя верить мне, — спокойно произнес он. — Я не мог допустить, чтобы мой вызов был поставлен под сомнение твоим неосторожным словом или действием.
— А почему ты не рассказал мне всего?
— Я не мог, — просто ответил он.
— Потому что тогда я сказала бы тебе все то, что говорю сейчас.
Она шагнула к нему.
— Но ведь ты не сделаешь этого, Лео. Ты не должен сражаться с Михаэлем. Ведь ты можешь погибнуть. — Она моляще сложила руки, во взоре ее сквозило отчаяние. — Ты не должен делать этого, Лео. Ты и сам это понимаешь.
Он не взял ее руки в свои. Он просто произнес:
— Это именно то, что я собираюсь сделать, Корделия. Я должен отомстить убийце моей сестры.
— Но ты не сможешь сделать этого, если он убьет тебя! — воскликнула она, хватаясь за его руку, в своем отчаянии удержать его рядом с собой не думая ни о гордости, ни о изяществе движений. — Ты будешь мертв, как и Эльвира, а Михаэль будет торжествовать.
Она попыталась тряхнуть его, но с тем же успехом она могла взывать к стволу дерева.
— Я выбрал этот путь, — произнес он голосом, ставшим внезапно холодным и бесстрастным, как бы отстраняющим ее. — И я готов принять свою судьбу.
Ее ладони бессильно соскользнули с его рук.
— Но почему ты просто не возбудил обвинение, представив в качестве доказательства его дневники? Почему не позволил правосудию сделать свое дело?
Но она уже и сама слышала в своем голосе нотки обреченности.
— Я не мог, — просто ответил он.
— Не понимаю.
— Каждый из людей — загадка для других, Корделия. Не думаю, что ты сможешь понять все то, что чувствую я. Эльвира поняла бы меня, если б могла знать.
Она и сама готова была аплодировать ему. Он Мог бы заметить едва уловимый кивок ее головы, которым она согласилась с его действиями. Ведь они всегда понимали мотивы поступков друг друга, даже если и не соглашались с ними.
И все же его слова невыносимо терзали ее.
— Ты не любишь меня, — тихо произнесла она.
Лео не мог позволить себе думать в этот момент ни о чувствах Корделии, ни о чем-либо другом, кроме победы над Михаэлем.
— Я люблю тебя, — спокойно произнес он. — Но я должен отомстить за смерть сестры. После того как это будет сделано, наша жизнь обретет спокойствие и ясность.
— У нас не будет ничего, если ты погибнешь.
Разговор зашел в тупик, и оба понимали это. Лео сделал несколько шагов по комнате, голос его стал спокойным и оживленным.
— Ты с детьми должна уехать сегодня вечером вместе с Матильдой и Кристианом. Тогда к утру вы будете уже далеко.
— Дети уедут. Я остаюсь.
— Корделия, ради Бога! — шагнул он к ней.
— Ты ждешь, чтобы я поняла и приняла то, что ты считаешь необходимым. Но тогда ты должен принять то, что важно для меня. Если тебе суждено погибнуть, то я хочу видеть тебя до твоей последней минуты.
Она отвернулась и набросила капюшон на голову.
— С детьми могут отправиться Кристиан и Матильда. Михаэль думает, что дети и я отбыли в Париж, так что у них будет время уехать как можно дальше. А если Михаэль победит, то моя дальнейшая судьба мне абсолютно безразлична. — Она пожала плечами. — Если я смогу, то убегу. Пусть это облегчит вашу смерть, милорд.
И, не прибавив ни слова, она вышла из комнаты.
Лео подошел к окну, чтобы увидеть, как она выходит на улицу. В сердце его была пустота. Он смотрел, не чувствуя ни горечи, ни обиды от ее несправедливых упреков. И тут ему сами собой пришли на ум уроки фехтования, когда он приучил себя видеть перед собой только одно — клинок противника. Он научился не думать больше ни о чем, не видеть, не замечать ничего другого.
