Кейт Фернивалл - Жемчужина Санкт-Петербурга
— Мне рассказывали, что это был милейший капитан Чернов. Он до сих пор набирается здоровья на Черном море. А вы часом не знаете, кто стрелял?
— Это что, допрос?
Графиня улыбнулась — холодно, одними губами.
— Я просто интересуюсь. Вы же знаете, как нехорошие слухи разлетаются по Петербургу.
— Их разносят нехорошие люди.
Вызывающий взгляд Валентины не понравился Серовой. Она отвернулась, и девушка, воспользовавшись случаем, подошла к столу и остановилась за спиной Йенса. Положив руку ему на плечо, она склонилась над коробкой и стала с улыбкой наблюдать за проделками Аттилы. Мать с сыном задержались ненадолго, но, прежде чем они ушли, Йенс снова присел, поцеловал мальчика в щеку и пообещал построить для Аттилы такой мышиный замок, что все грызуны в мире обзавидуются. Он прижал мальчишку к себе.
— А вы приедете к нам, когда выздоровеете? — робко спросил Алексей. — Мы еще будем кататься верхом?
Йенс заколебался. В комнате стало тихо, лишь было слышно, как тикают часы. Графиня замерла.
Валентина с улыбкой ступила к мальчику и потрепала его по плечу.
— Конечно, он приедет. Ведь ему нужно будет показать тебе новый замок Аттилы.
Йенс внимательно посмотрел на нее, потом кивнул:
— Конечно.
Холодные глаза Натальи торжествующе блеснули, и, шурша шелковыми юбками, она вышла из комнаты.
Валентина отворила тяжелую дверь и вошла в церковь. Она почувствовала сладковатый запах и ощутила большое замкнутое пространство, которое должно было бы надавить на нее тяжестью тысяч прочитанных здесь молитв, но не надавило. Оно показалось ей пустым.
— Отец Морозов, — обратилась она к высокому человеку в черном, который зажигал свечку под иконой Девы Марии.
Он повернулся с ласковой улыбкой.
— Вернулась, значит.
— Вернулась.
Валентина стояла на мраморном полу, в окружении фресок и икон. На тонких свечах горели неподвижные огоньки. Святые смотрели на нее грустными миндалевидными глазами, как будто это она была грешницей и лгуньей, а не человек в длинной черной рясе. Но, видимо, она разбиралась в людях лучше, чем они. За доброжелательной улыбкой и добрыми словами скрывался язык, который с большей охотой лгал, чем читал молитвы.
— Вы его видели?
— Сегодня ты не услышишь от меня ничего нового: Виктор Аркин здесь больше не бывает. Тебе, дочь моя, всегда рады в храме, но это место создано для мира и молитвы, а не для гонений.
— Когда вы видели его в последний раз?
— Я уже говорил тебе. Несколько недель назад.
— Вы знаете, где он сейчас?
— Нет.
— Вы в этом уверены?
— Уверен. — Бледные глаза священника прикрылись, кожа у их внешних уголков, сухая, как бумага, покрылась многочисленными морщинками, когда он улыбнулся. — Я говорю правду.
— И вы ничего о нем не слышали?
— Только то, что он был ранен.
— Сильно?
— Не знаю. Но мне сказали, что он уехал в Москву. Правда ли это — о том мне неведомо. — Он прикоснулся к висящему на груди распятию.
— Передайте ему от меня, что всю жизнь он не сможет скрываться.
Священник умиротворенно улыбнулся и задул зажженную тонкую свечку, которую держал в руке.
— Здесь храм Божий, дочь моя. Позволь Ему усмирить то, что заставляет тебя так упорно преследовать Виктора. — Он перекрестил ее двумя пальцами.
— Благодарю вас, батюшка, но лучше бы Он помог мне найти его.
— Здесь я тебе не помощник.
Валентина ясно видела за напускным добродушием напряженное внимание и холодный расчетливый ум, не желающий ей помогать. Она резко развернулась и быстро вышла из церкви. За спиной у нее по сырому помещению эхом прокатился голос:
— Благослови тебя Господь, дочь моя.
— Она уже ушла?
Отец Морозов кивнул.
— Но она вернется.
Внизу, в забитой церковной кладовой, Аркин сидел за столом, заваленным горой отпечатанных красной краской прокламаций. Он готовил их для раздачи на следующем митинге: проводил посредине листков ногтем большого пальца и складывал пополам.
— Почему она никак не успокоится?
— Эта девочка настойчива. — Морозов положил ладонь на кипу листовок с воззванием «Объединяйтесь! Власть рабочим!» и прибавил: — Как и ты.
В углу комнаты на табурете негромко бормотал никелевый самовар, и рядом с ним на оловянной тарелке лежал пирог. Священник посмотрел на нехитрую снедь и нахмурился.
— Виктор, если ты хочешь, чтобы рана твоя зажила, тебе нужно есть. И спать.
— Не сейчас, святой отец.
— А когда?
Аркин оторвал взгляд от листовок. Он похудел (он и сам это замечал), щеки ввалились, скулы выпятились и заострились, серые глаза потемнели. Даже Елизавета говорила ему об этом. Она любила подолгу всматриваться в его глаза, словно думала, что может увидеть в них его истинную сущность.
— Когда дело будет сделано, — сказал Аркин, — когда весь род Романовых ляжет в могилу, тогда я снова заживу обычной жизнью.
Брови священника низко опустились на глаза.
— Смотри, как бы не оказалось поздно, — негромко произнес он. — К тому времени ты можешь забыть, что такое обычная жизнь.
Капитан Чернов прислал письмо. От одного вида конверта с четким гербом на печати Валентине захотелось разорвать его на тысячу клочков. Но она этого не сделала. Не вскрывая конверт, она отнесла послание отцу в кабинет.
Министр прочитал письмо в молчании.
— Капитан в Швейцарии, — сообщил он, складывая листок. — Поправляет на водах здоровье после ранения. В Петербург думает вернуться не раньше осени.
Валентина услышала в его голосе нотки облегчения. Они обменялись понимающими взглядами, и дочь кивнула.
— У тебя не так много времени, папа. Те ссуды, которые ты взял в банке под залог его ожерелья, должны быть погашены до конца лета, потому что осенью я должна буду вернуть украшение.
— Если бы тебе была небезразлична судьба сестры, ты бы вышла за него. — Отец смял письмо в кулаке.
Валентина покачала головой.
— Пожалуйста, папа, не нужно. Наверняка есть какойто способ найти деньги. Чтото можно придумать. Можно продать все, что у нас есть. Продать дом в Тесово. Все равно мы туда уже не вернемся.
Министр опустился в глубокое кресло за широким письменным столом, почти скрывшись за кипами официальных пакетов и папок, которые угрожали в любую секунду обрушиться на него. Лицо его побагровело.
— Дом и так уже принадлежит банкам, Валентина. Но я попытаюсь чтонибудь придумать.
32
Несмотря на отцовские неприятности.
Несмотря на то что Аркин исчез с лица земли.
