Роберта Джеллис - Песнь сирены
Вильям ушел, затем вновь вернулся через несколько минут и начал что-то говорить о Мартине и гребцах. Но Раймонд не слушал его. Он вдруг увидел, в каком беспорядке его одежда: штаны болтаются и не подвязаны, шнурки туники развязались и проступают сквозь незастегнутую кольчугу. Когда Элис вошла в комнату, он все еще копошился со всеми этими шнурками, одни завязывая, а другие просто пытаясь спрятать. Ее лицо было очень бледным, глаза неестественно большими и блестящими.
– Вильям, – сказала Элизабет, войдя вслед за Элис, – тебе надо поговорить с людьми, которые уходят.
– Да, – согласился он, улыбаясь, и обвил ее талию рукой.
Не могла же тактичная Элизабет сказать: «Оставим бедняжек одних» Вильям и сам хотел проследить за последними приготовлениями и убедиться, что полусонные люди не забыли чего-нибудь.
– Ты оделся не совсем хорошо, – прошептала Элис. – Позволь мне помочь тебе.
– Твой отец сделал выбор, – сказал Раймонд. – Он счел более необходимым, чтобы я отправился к дяде и добился от него приказа, который обуздает сэра Моджера, затем…
Она подошла к нему вплотную и притянула его голову для поцелуя.
– Ты думаешь, я смогла бы любить тебя, если бы не понимала всего без объяснений? – Сказав это, Элис вздохнула. – Позволь мне застегнуть твои подвязки, любимый. Тебе нельзя идти… – Ее голос задрожал, она выдержала паузу и добавила более твердо: – …в штанах со складками на лодыжках. Бог знает, как отнесется ко всему король, когда узнает… Нет! Он не должен ничего узнать!
Элис уже собралась пошутить, как пострадает ее репутация хозяйки дома, если Раймонд будет выглядеть этаким пугалом, но вдруг подумала: скажи Раймонд Генриху, что хочет жениться на ней, король, возможно, и пальцем не пошевельнет, чтобы помочь им. Скорее он предпочтет увидеть их всех убитыми и погребенными, а не своего племянника, вступившего в неравный брак.
– Что? – спросил Раймонд. – О чем не узнать? Я должен буду рассказать…
– Рассказывай все, что хочешь, но только не обо мне. Не упоминай меня и не говори о своем намерении жениться на мне. Представь, что меня нет, что у моего отца нет дочери.
– Но почему? – спросил Раймонд, сильно покраснев. – Только не говори, что король Генрих имел виды на тебя. Не могу…
– Нет, нет! – закричала Элис в ужасе. – Клянусь, король никогда не смотрел на меня, а если и смотрел, то не соблаговолив узнать, кто я такая!
– Тогда почему? Я же не стыжусь тебя! И какое дело Генриху, на ком я женюсь! Меня не заботит, если кто-то…
Раймонд получил еще один поцелуй за свою страстную речь, к тому же это был наиболее действенный способ заставить его замолчать.
– Все верно, – согласилась Элис, понимая, что было бы бесполезным и опасным объяснять, почему она так сказала. – Но помни: папа еще не дал согласие. Сообщить королю, что все окончательно решено, использовать это, чтобы ускорить его решение… это может выглядеть впоследствии как попытка вынудить папу дать согласие на брак. Папе это не понравится. Кроме того, есть еще кое-что. Не могли же король с королевой знать, что ты окажешься таким дураком и влюбишься в чадо какого-то бедного рыцаря! К тому же за чужой проступок они наслушаются упреков от твоих отца и матери.
– Ничего дурацкого в этом нет, – обиделся Раймонд. – Нет ничего дурацкого в том, чтобы влюбиться в самую прекрасную женщину в мире.
Элис сжала ладонями его лицо.
– За тебя говорит любовь. Другим может и не показаться, что я так уж прекрасна. В любом случае, еще не узнав меня, твои родители будут плохо думать обо мне, если прослышат о твоих намерениях от короля или королевы. Пожалуйста, Раймонд, не упоминай обо мне! Как только мы будем в безопасности и папа договорится с тобой обо всем, мы сможем всем все рассказать.
– Ты права. Королева напишет моей матери, как только отыщет перо и пергамент… и не важно, будет она хвалить или ругать тебя. Поскольку Элеонора напишет эту новость, а не я, моя мать придет в отчаяние… и сразу настроит отца против меня. О, ты права, любовь моя! Мне хватит дел и без писания долгих писем-объяснений. Лучше держать язык за зубами.
Его руки потянулись к ней, и она, попав в его объятия, подняла лицо для поцелуя, через мгновение вырвалась и поспешила в спальню отца. Раймонд все еще ощущал вкус ее соленых слез и сладостных губ. Он трепетал оттого, что она будет оплакивать его отъезд, как не оплакивала бы и отъезд отца, но ужасала мысль о бурном прощании. Раймонд не успел еще решить, надо ли ему идти за Элис, чтобы успокоить. Она появилась опять с парой подвязок в руках, совершенно спокойная на вид, но с бледным лицом.
– Подтяни эти штаны, – сказала она.
Раймонд повиновался, Элис закрепила подвязки, зашнуровала его и выпрямилась. Никаких слез и улыбка – немного напряженная и едва заметная, но улыбка. Она зашнуровала ему тунику, более удобно закрепила кольчугу и в последний раз растворилась в объятиях.
– Не нужно бояться за меня, – прошептал он. – Я более ценен для сэра Моджера живым, а не мертвым.
Когда он объяснил свой план, улыбка Элис стала более отчетливой, хотя она и понимала, что, если лодку заметят и опрокинут, Раймонду не удастся отделаться пленом. Если он будет вооружен, то камнем пойдет на дно. Приглушенный кашель за дверью заставил ее отойти от Раймонда, но руки его она не отпустила.
– Тебе тоже не нужно бояться за меня, – заверила Элис. – Никто другой, кроме тебя, не получит меня. Обри не будет принуждать меня против моей воли… мы с ним слишком хорошие друзья для этого. А если Моджер думает, убив Элизабет, заполучить меня… что ж, обнаженный мужчина подойдет к брачному ложу и будет убит чем-нибудь, хотя бы маленьким столовым ножом, в горло… вот сюда… – Она коснулась шеи Раймонда.
Раймонд любил Элис, но, оказывается, не слишком хорошо ее знал. Он нежно улыбнулся, поскольку был уверен, что доберется до короля, убедит его, вовремя вернется назад и спасет Марлоу. Он был молод.
Стоявший в дверном проеме Мартин шумно вздохнул. Он тоже любил Элис, но знал ее очень хорошо. И потому не сомневался ни на минуту, что при необходимости она напустит на себя смирение и покорность, но, войди к ней нагой мужчина, она убьет его. Мартин прислонился к дверному косяку, чтобы унять дрожь. Он был стар. Он не верил, что Раймонд убедит короля и вернется вовремя, чтобы остановить Моджера. Элис, отрада его сердца, еще ребенком целовавшая его безобразное лицо и выходившая его, больного, как родная дочь, будет проклята за смертный грех убийства!
– На пристани все в порядке, – сказал он. – Лодка и все необходимое уже готовы.
Сквозь неплотный туман раннего утра Вильям смотрел на суету в лагере Моджера. После двух дней наблюдения он выяснил, что у Моджера людей меньше, чем требуется для взятия крепости, но больше, чем он ожидал. Памятуя о бестолковости Моджера как военачальника в Уэльсе, Вильям решился на оборону крепости. Люди Моджера едва ли были лучше, чем ее защитники, а беспорядочные, порой и совершенно бесцельные их поступки явно указывали на слабое руководство ими. Вильям бросил взгляд вправо и влево вдоль стены. То, что он увидел, не принесло ему облегчения. Все необходимое для сопротивления врагу было готово, но вот люди…
