Пенелопа Томас - Отчаянная
А когда я узнаю, что Эдмонд мой, действительно и полностью мой, я уйду от него. Это будет ему наказанием за то, что заставил меня ждать. За то, что заставил меня просить его близости со мной.
Я откинула голову назад, угадывая без всякого зеркала, что моя шея смотрится на фоне темноты очень привлекательно. Непрошенный смех стал подниматься из моего горла. Густым медовым потоком он проплыл передо мной, ударившись о дверь Эдмонда.
Я поспешила за ним. Эдмонд! О, я уже ощущала его. Радостное ощущение мужчины. Соленое, словно морские брызги, слегка сухое, как дорогое шампанское. И одинаково пьянящее. Мысленно я провела кончиком языка по его подбородку, затем вниз, к горлу. Я ощущала, как сокращаются мускулы его шеи, я услышала стон, который он издал, и я почувствовала, как его руки крепко сжали меня.
Сегодня он не отпустит меня.
Сказочный мир ощущений и образов возник в моем сознании. Вот руки Эдмонда страстно скользили по моей обнаженной спине к талии. Они обнимали меня всю. Мои глаза наслаждались моим изящным совершенством. Я ощутила на себе вес его сильного тела, его мощные сокрушающие движения. Его ноги соединились с моими и разъединили их. Сладостное, обжигающее наслаждение оттого, что он обладает мной, и я обладаю им. Обхватить его ногами и стиснуть, завладеть им, взять от него то, что он немилосердно держал при себе. Поработить его, как он поработил меня.
Голова кружилась. Я была пьяна от ожидания и желания. Мои руки сами поднялись, коснулись дверной ручки и повернули ее. Дверь оказалась незапертой и бесшумно открылась.
Легко.
Неужели к нему всегда было так легко войти?
Лунный свет проникал через открытое окно, и портьеры качались от легкого летнего бриза. Эдмонд спокойно спал в постели, темные очертания его головы выделялись на светлой подушке. Его грудь равномерно поднималась и опускалась, и в комнате был слышен только звук его мягкого, ровного дыхания.
Я смотрела на него, смакуя, что сейчас он был моим…
Я расстегнула по порядку все жемчужные пуговицы на своей ночной сорочке и нетерпеливо сбросила ее с плеч. Она упала к моим ногам, и я тут же забыла о ней.
Я вздохнула и наклонилась к нему. Я вытянула руки и почувствовала, что мои пальцы коснулись его щеки.
Он пошевелился и открыл глаза. Его взгляд упал на меня. Я радостно ожидала, когда он протянет ко мне руки. В течение минуты он изумленно смотрел на меня. Да, да, он желал меня так же, как я его. Эдмонд шумно вздохнул.
— Господи, Хилари, что ты делаешь? — произнес он…
От его вопроса я пришла в полное сознание. Очнулась. Я стояла у кровати Эдмонда. Обнаженная.
Полностью и унизительно обнаженная.
Мне не хватало воздуха. Комната предательски поплыла перед мной. И я упала.
Проснулась сконфуженная и сбитая с толку. Я ясно представляла, что я в постели, и что еще ночь. В комнате было темно, и серебристый свет луны струился на мое одеяло.
Но мои застекленные створчатые двери почему-то стали окнами и переместились на стену напротив. И почему-то в комнате чувствовался запах мужского крема для бритья.
С трудом пыталась я осмыслить, где я и что со мной происходит. Остатки странного сна эхом отзывались во мне, и его отголоски еще не совсем пропали. Медленно возвращалась память, и вместе с нею опустошенность.
Задыхаясь от охвативших меня чувств, я попыталась сесть. Сильные руки уложили меня обратно в постель. Эдмонд. Боже милостивый, что я совершила!? Но что натворил Эдмонд! А чего мне следовало ждать от него? И что, собственно, может ожидать женщину, пришедшую в полночь к мужчине в спальню? Для чего она к нему шла?
Я застонала и, обхватив голову руками, уткнулась лицом в подушку.
— Хилари! — позвал он охрипшим голосом, который можно было с трудом узнать. — С тобой все в порядке?
Ничего хорошего между нами уже не будет. Что он подумает обо мне, если не поверит в мой лунатизм? В его глазах я буду не лучше, чем Салли Причард, или любая другая женщина, соблазняющая богатого и красивого мужчину. А по сравнению с моим поведением Салли была образцом целомудрия и благоразумия.
— Хилари! Ради Бога, ответь мне, — настаивал он, и в его голосе чувствовался страх. Я прохрипела пересохшим ртом:
— Прости меня! Я… Я…
Он взял мою руку, прижал мои пальцы к своим губам и долго держал их так. Он не желал отпускать, а я не сопротивлялась и не настаивала. Мы долго молчали.
— Ты сможешь одеться? — наконец спросил он. Одеться? Он хочет уйти? Или хочет, чтобы я ушла? Кто из нас где находится? И что было? Я погубила себя навсегда, а он даже не хотел меня. Или все уже было? Сколько раз я засыпала и сколько раз пробуждалась? Когда был сон, а когда явь? Все смешалось. Я не могла разобраться, что было во сне, а что в реальности. И я разразилась нервным смехом.
Он прикрыл мой рот своей рукой.
— Прости, дорогая, — тихо произнес он. — Стоит только кому-нибудь догадаться, что ты была здесь…
Ах, вот как? Могущественный мистер Ллевелин в некоторых ситуациях оказывается совсем не таким могущественным. Сейчас он боится всех. Почему? Что они смогут ему сделать? Да ничего. Они и не будут ничего делать. Они будут просто ждать. Как он поступит? Женится на девушке, с которой побывал наедине в спальне ночью или нет? Он боится этого ожидания? Или необходимости принимать решение? Решение, которое может круто изменить всю его жизнь, его положение в обществе. Он не из тех мужчин, которые хотят обременять себя женой с риском для своего общественного положения. Осуждение общества для него равносильно смерти. Насколько я в этом отношении представляю для него опасность? Пока он не может знать.
Но почему он назвал меня дорогой? Или я услышала только то, что хотела?
— Я смогу одеться, — ответила я на вопрос, который очень волновал его. — Пожалуйста, оставь меня на одну минуту.
Мне с трудом удалось сдержать еще один приступ истерического смеха. Конечно, поздно было думать о скромности или приличии, но я просто не могла надевать сорочку под его пристальным взглядом. А попытка одеться под одеялом рассмешила бы меня.
— Если ты уверена, что сможешь, все будет хорошо, — вежливо сказал он.
— Да, не сомневаюсь, спасибо, — в том же тоне ответила я.
Это выглядело абсурдно. Я лежала в его кровати под одеялом совершенно нагая, а разговор мы вели в таком корректном и благопристойном тоне, словно сидели за чаем, любезно передавая друг другу тарелочку с сандвичами.
— Огурцы очень свежие, вы не находите?
— Да, несомненно. Они из вашей теплицы, мистер Ллевелин?
— Да.
— Действительно очень вкусно. Я всегда любила огурцы.
Не подозревая о бредовом диалоге, который прокручивался в моей голове, он поднялся и вышел из комнаты. Своей комнаты. Это стало для меня окончательной реальностью.
