Непокорная фрау Мельцер - Якобс Анне

Ханна проткнула вилкой свой шупфнудель, но есть не стала, а держала в руке.

– Она не говорила ничего плохого о господах. Но втянула нас всех. Потому что, по ее словам, она сразу заподозрила Юлиуса. У него был криминальный характер, и она сама боялась его, потому что он всегда смотрел на нее кровожадным взглядом. Все слуги в доме это знали, но держались вместе и ничего не говорили. Кроме того, она сказала, что Юлиус «подкатывал» к Марии Йордан. Потому что, вероятно, считал, что если женится на богатой, то ему больше никогда не придется работать. И она убеждена, что Юлиус был любовником Йордан и зарезал ее из ревности. Из-за Кристиана, молодого сотрудника.

– Бог ты мой! – пробормотала Гертруда.

– Что такое любовник, мама? – поинтересовалась Додо.

– Друг.

– Как господин Клиппи, да?

Мари нахмурилась и заметила, что Китти весело улыбается.

– Ну ты глупая, – вмешалась Хенни, размазывая квашеную капусту по своей тарелке.

– Додо совсем не глупая, – защитил Лео сестру. – Ты сама глупая, Хенни!

– Вовсе нет. – Хенни поджала губы, потому что хотела сказать что-то важное. – Любовник – это друг, который может целовать и обнимать. Разве не так, мама?

Улыбка Китти исчезла.

– Верно подмечено, – сухо бросила она. – А теперь ты наконец-то доешь свою квашеную капусту. И даже не думай перекинуть ее на тарелку Ханны!

– Мне нужно идти. – Мари посмотрела на часы. – Сегодня днем у меня четыре примерки и новая клиентка.

– Ты так помрешь на работе, Мари, – предупредила Гертруда. – На десерт есть грушевый пирог. Совсем свежий, только из духовки. С сахаром и корицей.

– Сегодня вечером, Гертруда.

В трамвае Мари была настолько поглощена нахлынувшими мыслями, что чуть не пропустила остановку на Каролиненштрассе. Совершенно взволнованная, она приехала в ателье и была рада, что ее сразу же окружили клиентки и сотрудники. Пришлось забыть про свои заботы и сосредоточиться на работе, но всякий раз, когда звонил телефон, она вздрагивала, с колотящимся сердцем ожидая, что госпожа Гинзберг попросит ее зайти в кабинет. Но это были деловые звонки от поставщиков, клиентов, из типографии, которая печатала новые каталоги. Только когда она уже надела пальто и еще раз заглянула в швейную мастерскую, все ли машинки накрыты, раздался звонок Пауля.

– Я уже боялся, что не успею тебя застать.

– О, Пауль, я сегодня прочитала в газете. Мне так жаль всех нас, но особенно тебя и маму.

Был ли он рад ее внезапному признанию? Если так, то он оставался совершенно спокойным.

– Да, очень неприглядное дело.

Она поняла, что он не собирался сейчас плакаться. И все же его молчание причиняло ей боль. Ну, почему все было так сложно?

– Ты говорил с Лизой? – сменила она тему.

– Да. Ей эта затея не по душе. Но она также ничего не будет предпринимать против.

Это звучало неубедительно. Вероятно, Лиза была в ярости.

– Когда мы уезжаем?

– Что скажешь насчет понедельника?

Ей придется перенести несколько встреч и подготовить работу для швей. Но у Пауля, наверное, то же свои проблемы.

– В понедельник. Хорошо.

– Поезд отправляется в семь двадцать. Мне заехать за тобой на машине?

Конечно, он уже изучил расписание. Возможно, даже забронировал купе.

– Спасибо. Я поеду на трамвае.

Пауль спал плохо. Во-первых, потому что младенец постоянно плакал, и Лиза среди ночи вызвала бедняжку Герти приготовить на кухне чай с фенхелем от вздутия живота. Но прежде всего потому, что он все время думал о Мари. Те несколько фраз по телефону, когда она говорила о газетной статье. Все вдруг стало как прежде. Ее теплый, сердечный характер. Ощущение, что она стоит рядом с ним, является частью него. Он видел ее перед собой, ее большие темные глаза, в которые влюбился, когда она еще работала помощницей на кухне виллы и бегала от него. Но, конечно, у него были и другие мысли. Желания. Потребности. В конце концов, он был мужчиной, и жить месяцами, как монах, было непросто. Конечно, можно было бы пойти в одно из полулегальных заведений, о которых якобы никто не знал, но которые посещали многие его знакомые в Аугсбурге. Солидно, деликатно и профессионально. Он мог бы найти и невинную девушку. Среди его работниц было немало тех, которые охотно согласились бы на такое предложение. Но это означало бы только навлечь на себя неприятности, и, кроме того, он был уверен, что получил бы от этого мало удовольствия. Он хотел Мари, только свою Мари и никого другого.

Пауль поручил Хофман забронировать и купить билеты на поезд в первом классе. Она прямо сгорала от любопытства, но так и не решилась спросить, с кем господин директор поедет в Гюнцбург в понедельник. К тому же его желание сидеть в купе для некурящих должно было вызвать всевозможные догадки.

Несмотря на то, что билеты у него уже были в кармане, он прибыл на вокзал за полчаса до отхода поезда. Пауль стоял в зале, дрожа от холода, воротник пальто был поднят, а руки, несмотря на кожаные перчатки с подкладкой, окоченели. Было 30 марта, до Пасхи оставалось две недели, но до весны было еще далеко. Вчера Роза Кникбайн, недавно нанятая няня, впервые возила маленького Иоганна по парку, но, к сожалению, они попали под снегопад. Тем не менее все получили удовольствие, включая маму и Лизу, которые шли рядом с коляской, но больше всех радовались Додо и Лео. После того, как малыш благополучно вернулся в дом вместе с мамой, бабушкой и няней, он немного погулял по парку вместе с близнецами. Они навестили Блифертов, и пока дети вместе играли, они с Густавом подошли к еще не достроенной теплице. Он посмотрел на кривое строение и пообещал прислать порядочных мастеров. Пауль редко видел такую халтуру, но Густав, в конце концов, был садовником, а не строителем.

За десять минут до отправления поезда Мари все еще не было видно, и его терзала страшная мысль, что она, возможно, решила отказаться от поездки. Что же ему тогда делать? Ну, теперь у него был адрес Йозефа Винклера, сапожника и младшего брата Себастьяна.

Лиза после долгих колебаний и множества вспышек гнева в конце концов дала его.

– И, пожалуйста, скажи ему, что этот визит не был моей идеей. Я не имею к этому никакого отношения и хочу, чтобы он это знал! – велела она Паулю.

Он поехал бы в Гюнцбург даже без Мари. Он был обязан ради своей семье. Но с Мари все было бы намного проще.

Как раз когда он собирался пройти на платформу, она появилась в зале. На ней было приталенное темно-красное пальто с меховым воротником, модная шляпка почти полностью скрывала лоб и глаза. Мари остановилась на мгновение и огляделась вокруг; узнав Пауля, быстро направилась к нему.

– Доброе утро. Нам нужно спешить, не так ли?

– Конечно.

Они быстро направились к платформе, время от времени их разделяли проходящие мимо путешественники. Когда они поднимались на перрон, можно было увидеть пар локомотива, обволакивающий переднюю часть поезда.

Проводник в форме услужливо поприветствовал их и проверил билеты:

– Два вагона вперед, господа. Пожалуйста, будьте внимательны при посадке…

Шесть мест в их купе были свободны, только оставленная утренняя газета указывала на то, что один из пассажиров, который отправился в путь еще до них, сошел с поезда в Аугсбурге.

– Ты предпочитаешь сидеть по направлению движения? – вежливо спросил Пауль.

– Мне все равно. Садись, как тебе нравится.

Она уже сняла пальто, прежде чем он успел ей помочь, затем демонстративно села против направления движения, а он занял оставшееся место. Двери вагона закрылись, начальник поезда пронзительно свистнул, беловатый пар с шипением превратился в серый дым и окутал платформу и соседние здания. Сразу после этого поезд тронулся в путь.

Мари не сняла шляпу, поэтому почти не было видно ее глаз, только рот и подбородок. Особенно смущал Пауля ее рот. Он не был накрашен, губы были мягкими, только слегка потрескались от холода, верхняя губа имела изгиб в форме сердца. Он слишком хорошо знал, каков этот рот на ощупь, и это было пыткой – не иметь возможности прикоснуться к нему.