Зия Самади - Избранное. Том 1
Заман взглянул на Шамансура так, словно хотел сказать: «При первых признаках боя приготовился бежать до Хотана!»
— Пока вас не было, — продолжал Шамансур, — мы советовались с военачальниками… — Он не договорил. Очевидно, посчитал неуместным открывать Заману, о чем совещался с наиболее близкими людьми, и потому закончил фразу вопросом: — Вам известно это?
— Известно. Я обошел базар и постарался узнать, что делается в народе, — отчетливо произнес каждое слово Заман.
— Ну-ну, что же говорят в народе? — спросил Шамансур после того, как слуга поставил перед ними две чашки горячего чая и по знаку хозяина вышел вновь.
— Когда воины с винтовками в руках, с саблями на поясах, верхом на хороших конях вдруг поддались страху, то уместно ли удивляться, если простой люд беспокойно бежит в горе и печали куда глаза глядят?
— Хм… — Упрек Замана попал в цель, и эмиру-сахибу нечего было сказать-. «Смотри, какое самомнение… На языке бахвальство, а услышит свист пули, с криком: „Мама!..“ — прятаться побежит, сопляк!» — отчитал он Замана про себя, а вслух спросил: — Знаете что-нибудь о схватке Оразбека с Ма Цзыхуэем, между Старым и Новым городом Кашгара?
— В этом случае не самое ли подходящее для вас — без промедления двигаться вперед? — произнес Заман.
Шамансур бросил на него быстрый взгляд, хотел сказать что-то, но промолчал.
— С вашего позволения, я хотел бы тоже пойти в бой с оружием в руках.
— Брат поручил вас мне. Поэтому я должен беречь вас.
— Я не могу стоять в стороне, быть только наблюдателем. Прошу разрешить мне возглавить сотню бойцов и отправиться вперед, — решительно проговорил Заман.
— Посоветуемся. Отдыхайте, Заманджан.
Глава тринадцатая
Милые, оплакивать не перестанем
Происшедшее в Пичане и Турфане…
Эта печальная газель широко распространилась в народе после резни в Пичане и Турфане. Если турфанцев истребляли шэншицаевские наемные головорезы — белобандиты-папенгутовцы, то население Пичана вырезали мачжуниновцы.
Задумчиво глядел Рози на мерцающее пламя свечи и, вспоминая об этом случившемся два года назад бедствии, без конца повторял скорбную газель.
— Грустишь в одиночестве, Рози-ака? — спросил Заман.
— Душа разрывается, и дышать мне нечем сегодня…
— Поразительно, — удивился Заман. — Не могу поверить, что вижу тебя в мрачном настроении, Рози-ака.
— Правду, видно, говорят: «Кто десять раз смеется — хоть раз да заплачет…» Все стоит перед глазами, не уходит старик, которого, помните, мы встретили в кяризе возле Турфана.
— А ты лучше встань и принеси чего-нибудь. Потолкуем… Завтра, может, в бой пойдем.
— В б-бой?
— В бой! Неужели испугался, Рози-ака?
— Нет… — замялся Рози и быстро вышел — смутился оттого, что действительно испугался слова «бой».
Заман, хоть и дивился странному настроению Рози, не стал выспрашивать. Его мысли были заняты предстоящим боем. «Тут одной смелости да дерзания недостаточно. А у меня ни мастерства, ни опыта… так что же, подставлять под пули джигитов, которых мне доверят? Нет, лучше следовать правилу: „Десять раз схитри — один раз сразись“…»
— Все спят, — вошел Рози.
— Я сыт. Был в гостях у Шамансура. Хотел лишь с тобой посидеть, Рози-ака.
— За внимание спасибо. — Настроение у Рози с приходом Замана улучшилось. — Вот этот бурдюк, он потряс в руке забулькавший кожаный мех, — я выпросил у приятеля-монгола. — Рози примостил бурдюк на столе и высыпал из кармана две горсти орешков. — Мусалляс с миндалем, скажу я вам, в обнимку пойдут!
— Твой спутник и в пустыне с голоду не пропадет, а, Рози-ака!
Две пиалы со звоном встретились.
— Ух, вино с миндалем, Рози-ака, достойно прославления!
— Янгисарские орехи стоят гроши и на вкус хороши, так о них говорят. И сладки, и дешевы. Жив буду, Заманджан, столько садов вам покажу!
— Сладостные слова! — Заман налил еще.
Они обычно редко прикасались к спиртному. Чуть-чуть выпивали во время душевных бесед. А сегодня раз за разом чокались пиалами.
— Так, говорите, пойдем в бой?
— Пусть другие делают что хотят. А такие, как мы, пойдут биться за родину, за народ. Не ради ли этой высокой цели отправились мы из Кульджи, Рози-ака?
— На этот раз бой представляется мне тяжелым, черным и страшным…
— Мы с тобой будем сражаться бок о бок.
— Ладно! — улыбнулся Рози. — Рядом с вами не только белотюбетеечникам, но и самим дьяволам покажу Шакурову мать!
Заман беззаботно рассмеялся. В дверь постучали.
— Кто? — спросил Рози.
— Можно войти?
— Можно, входите, — ответил Заман.
Дверь отворилась, на пороге появился разряженный Сайпи. Он поздоровался, приложил руку к груди.
— Добро пожаловать. Пожалуйста, садитесь, Сайпи-эфенди.
— А вы уединились и наслаждаетесь в свое удовольствие, — сказал Сайпи. Его голос напомнил Рози и Заману жужжание осы, попавшей в пустую тыквянку. — Хотел бы поговорить с вами наедине. Ваш человек…
Заман перебил его:
— Между нами нет высшего и низшего. Можете говорить не стесняясь.
— Вы, Заманджан, оказывается, не знаете, что для одной беседы вполне достаточно четырех ушей…
— Подозрительность — это когда сомневаются не только в другом человеке, но и в самом себе. — Заман, однако, сделал Рози знак выйти.
— Вряд ли достойно, Заманджан, быть запанибрата со слугой, — Сайпи скосил глаза на дверь. — Начальник не должен отказываться от учтивого отношения к себе.
— Гаип-хаджи с вами тоже так обращается?
— Я — другое дело. Я отпрыск известной семьи, и не оскорбительно ли равнять меня с поденщиком Рози?
— У вас ко мне важное дело? — спросил Заман.
— Только с коня — и пришел проведать вас… У меня много новостей.
— Мои уши наготове.
— Ходжанияз отступил…
— Знаю.
— Ма Цзыхуэй из окружения…
— И это знаю.
— Богачи, дорожа жизнью…
— Бегут. Некоторые назиры скупают золото.
— Откуда вы все знаете? Вы же в стороне! — удивился Сайпи.
— Мы не такие глупцы, как вы предполагаете. — Заман налил в пиалы мусалляса, протянул одну Сайпи. — Выпьем за ваш благополучный приезд, за то, что вы не упали с лошади.
— Опять колкость. Высокомерный вы человек…
— Не будем переходить на резкости.
— Прекрасно…
— Скажите-ка лучше: зачем Гаип-хаджи приехал в Янгисар? — Заман налил еще вина раскрасневшемуся уже от первой пиалы Сайпи и заставил выпить.
