Мэри Брэддон - Тайна фамильных бриллиантов
В течение нескольких минут, в то время, когда воробьи чирикали в густых вязах, когда зеленая листва лениво колыхалась в тихий летний вечер и голубые воды искрились на солнце, Джозеф Вильмот совершил дело, давшее ему самую богатейшую добычу, какую только может ожидать убийца. Добыча эта так изменила всю его жизнь, все его существо, что он вышел из этой рощи не один, нет — за ним шло страшное, громадное чудовище, которое вторило каждому его вздоху, следовало за каждым его шагом, висело роковым бременем на его плечах, душило его в своих объятиях — чудовище, не имевшее ни вида, ни имени и в то же время являвшееся во всевозможных видах, отвечавшее на всевозможные имена, — чудовище, которое было не что иное, как память о совершенном им преступлении.
Джозеф Вильмот молчал несколько минут, схватившись за голову руками, но вскоре мрачное облако исчезло с его лица и упорная решимость снова выразилась на нем. Первая минута испуга миновала. Этот человек никогда не был и не мог быть трусом. Теперь он был готов на все; может быть, он даже был рад, что наконец наступила роковая минута. Он выстрадал столько жестоких мук, перенес столько неописанных пыток в течение всего времени, пока его преступление не было никому известно, что, может быть, было уже облегчением знать, что тайна его открыта и он может сбросить маску.
Пока он раздумывал, как лучше поступить, неожиданно какая-то счастливая мысль блеснула в его голове и на лице заиграла улыбка торжества.
— Лошадь! — сказал он. — Я могу ездить верхом, хотя не в состоянии ходить.
С этими словами он вышел, опираясь на палку, в другую комнату, из которой вела дверь к месту, где владелец Модслея выстроил отдельную конюшню для своей любимой лошади. Маргарита последовала за отцом на некотором расстоянии, со страхом и удивлением смотря на него.
Он отворил стеклянную дверь и вышел в старинный четырехугольный садик, посреди которого расстилался зеленый лужок с правильными цветочными клумбами и со сломанным, давно не бившим фонтаном.
— Принеси лампу, Маргарита, — шепнул ей Джозеф Вильмот.
Девушка повиновалась; она больше не дрожала и вышла из комнаты поспешными твердыми шагами. Принеся лампу, она последовала за отцом в конюшню.
Любимая лошадь банкира тотчас узнала его, вытянула шею, заржала и начала бить копытами о землю; Джозеф Вильмот нежно погладил ее и начал шепотом уговаривать: «Тише, мальчик, тише». В углу маленькой конюшни висели два или три седла и несколько уздечек. Джозеф Вильмот выбрал, что ему было нужно, и начал седлать лошадь, опираясь на костыль. Грум, по приказанию его господина, спал теперь в доме, и никто не мог слышать шума в конюшне.
Через пять минут лошадь была оседлана, и Джозеф Вильмот повел ее в сад к калитке, выходившей в парк.
— Принеси мне пальто, — сказал он Маргарите, продолжавшей светить ему. — Ты найдешь его на кресле в спальне.
Маргарита молча отправилась в комнаты, где и нашла, как говорил отец, толстое пальто на меху. В той же спальне на туалетном столе лежал кошелек с золотыми монетами, блестевшими сквозь прозрачную ткань; девушка поспешно схватила его, думая в своем невинном простосердечии, что, может быть, у отца ее не было больше денег под рукой. Возвратившись к нему, она помогла ему снять халат и надеть пальто. Шляпу он сам захватил, выходя из дома.
— Вот ваш кошелек, отец, — сказала она. — В нем что-то есть, но я боюсь, что слишком мало. Где вы достанете денег, что вы сделаете, куда отправитесь?
— Не бойся, я все устрою.
Говоря это, он сел на лошадь с большим трудом, но, несмотря на свою слабость и сильный холод, почувствовал себя совершенно новым человеком теперь, когда он сидел на своей любимой мощной лошади, которая могла увлечь его на другой конец света. Он с торжеством взглянул на Маргариту и невольно дотронулся до своего кушака.
— Да, — сказал он, — у меня довольно денег.
— Но куда вы едете? — спросила Маргарита поспешно.
— Не знаю, — ответил Джозеф Вильмот. — Это будет зависеть от… Право, не знаю, от чего. Прощай, Маргарита, да благословит тебя Бог, хотя я не думаю, чтобы он внимал молитвам таких людей, как я. Если бы мои молитвы были услышаны, когда я старался стать честным человеком, то жизнь моя была бы совершенно иная.
Да, это была правда: убийца Генри Дунбара старался некогда быть честным человеком и молил Бога благословить его старания, но все эти попытки были отрывочны, непостоянны, и он, ожидая, что его мольбы будут услышаны в ту же секунду, роптал на провидение, которое не внимало его голосу. Ему недоставало великой добродетели — терпения, которое смиренно переносит все испытания, грудью встречает все непогоды, все бури человеческой жизни.
— Позвольте мне ехать с вами, отец? — сказала Маргарита, и в голосе ее слышалась сердечная мольба. — Позвольте мне ехать с вами. Я хочу быть при вас. Мне все постыло на свете; я желаю только одного, чтобы милосердный Бог простил вам ваши прегрешения. Я не хочу, чтобы вас окружали злые люди, которые еще более ожесточат ваше сердце; я хочу быть с вами, далеко от всех…
— Со мной? — медленно произнес Джозеф Вильмот. — Ты желаешь этого?
— От всей души!
— Твоя верность, твоя преданность безграничны, Маргарита, — воскликнул он, наклоняясь к ней и глядя ей в глаза, — ты готова на все, ты не боишься, ты не дрожишь перед опасностью! Ты много вынесла! Можешь ли ты перенести еще новое горе, новое страдание?
— Ради вас, отец, ради вас, я все перенесу, я ничего не боюсь. Я готова на все, чтобы спасти вас от…
И она вздрогнула при одной мысли об опасности, которая грозила ее отцу и от которой было только одно спасение — бегство. Нет, она не перенесла бы, если бы его отдали под суд и, страшно выговорить, казнили бы. Нет, не было жертвы, которую она бы ни принесла, чтобы отвести от него его роковую судьбу. Никакая сила, никакая надежда на милосердие Божие не могли заставить ее примириться с мыслью, что отец ее будет казнен.
— Я верю тебе, Маргарита, — сказал Джозеф Вильмот, схватив ее за плечи. — Я верю тебе! Разве я не видел твою мать в тот день, когда она узнала мою историю? Разве я не видел, как краска исчезла с ее лица и она стала бледна как полотно? Разве я не видел, как она через минуту обняла меня и, устремив на меня свои честные глаза, воскликнула: «Милый, я никогда не перестану тебя любить, ничто не может уменьшить моей любви»?
Он замолчал, но потом воскликнул с новой силой:
— Боже мой! Зачем я теряю время в пустой болтовне! Послушай, Маргарита, если ты хочешь проститься со мной, то приходи в вудбайнский коттедж близ Лисфорда. Кажется, это на лисфордской дороге. Я еду туда, и ты понимаешь, что буду там гораздо раньше тебя.