Елена Арсеньева - Соблазны французского двора
И далее. Через трое суток вы будете в Берне. Ровно в полдень следующего дня возле лодочной пристани в Туне вас будет ждать императорский курьер, переодетый пастором, с плетеной корзиной в руках.
– С корзиною? – переспросил незнакомец, подавив нервический смешок.
– С корзиною, – невозмутимо подтвердил Корф.
– Что ж, будем надеяться, мне удастся заглянуть в нее!
– Не сомневаюсь в этом. А теперь вам пора уходить, и как можно скорее! Что такое?..
«Что такое?» относилось к жуткому треску сломавшегося сука, на котором притаилась Мария.
Ей повезло: падая, она успела ухватиться за ветку пониже и приникла к стволу в каких-нибудь двух футах от окна кабинета. С прытью, какой она от себя не ждала и ждать не могла, Мария взлетела – иначе это стремительное продвижение не назовешь! – на самую верхушку каштана, понимая: искать того, кто учинил этот треск, Корф и его гость будут на земле, но уж никак не в поднебесных высотах!
Две головы показались в окне: одна тщательно причесанная, даже слегка напудренная – Корф, очевидно, вовсе не ложился в эту ночь; другая – тоже без парика, с гладко прилизанными, стриженными в кружок волосами.
– Похоже, никого, – прошептал незнакомец, резко поводя левым плечом, словно кафтан жал ему под мышкою.
– Сук обломился, – с облегчением вздохнул Корф. – Будем надеяться, он убился насмерть и никому не скажет о том, что услышал!
– А вы шутник, как я погляжу, – проворчал незнакомец.
Потом до Марии донесся стук оконной рамы – окно закрыли.
Только теперь она наконец-то перевела дух.
* * *Оставалось самое малое: спуститься так, чтобы Корф этого не заметил. Еще решит, что неверная жена за ним шпионит и лезет в его дела. Симолин до сих пор багровел от ярости, вспоминая, как кричал на него забывший всякую субординацию и обыкновенную вежливость дипломатический агент Корф после музыкального вечера у баронессы д’Елдерс; Мария даже предполагать боялась, что сделает с нею Корф, поймав за подслушиванием.
Но как иначе попасть в дом, если не спускаться?
Она перебралась на другую сторону дерева – и задрожала от радости, увидав распахнутые створки какого-то окна. Ветки простирались до самого подоконника, и Мария добралась до него с такой ловкостью, словно всю жизнь только и занималась лазанием по деревьям.
«Нужда заставит – так и выше головы подпрыгнешь!» – подумала она, криво усмехнувшись.
Перекинув одну ногу через подоконник, Мария на мгновение замерла. Это была комната Николь!
Тягостные воспоминания о проведенной здесь ночи нахлынули с такой силой, что у Марии закружилась голова и она едва не свалилась с подоконника вниз, на траву. Только этого ей не хватало!
К счастью, постель Николь оказалась пуста, дверь в туалетную комнату была распахнута, но там тоже никого.
Мария перескочила в комнату и со всех ног бросилась к двери. Пулей пролетела по коридору, приостановилась снять сапожки – иначе не спуститься с лестницы бесшумно – и тут увидела Николь.
Бывшая горничная в розовом неглиже и чепце стояла у высокого и узкого стрельчатого окошка на лестничной площадке и осторожно выглядывала на улицу, пытаясь что-то там разглядеть.
Мария прошмыгнула мимо, не замеченная, и только в своей комнате спохватилась: а что, интересно, делала Николь в коридоре? Кого выслеживала из окна? Уж не раннего ли гостя барона?
Холодок пробежал по спине, однако Мария пренебрежительно отмахнулась от нелепых подозрений: скорее всего Николь хотела убедиться, что чуть свет от Корфа украдкой уходил именно гость, а не гостья! Уж не дала ли привязанность барона к бывшей субретке некоторую трещину?..
От этого предположения настроение Марии тотчас поднялось, и она, присев перед зеркалом, принялась вычесывать из волос древесный мусор и паутину – бог весть чего на себя насобирала, лазая по каштану.
* * *Однако она никак не могла успокоиться после этой утренней истории. Ни прогулка в Булонском лесу, ни визит портнихи не смогли изгнать из памяти обреченность, прозвучавшую в голосе незнакомца:
«У нас в России это называется ловить на живца!»
«Теперь этот бедолага всю дорогу будет ждать удара кинжалом или чего-нибудь в этом роде, – сочувственно думала Мария. – А Корфу небось и горя мало! Надо хоть поехать на станцию удостовериться, что посетитель спокойно уехал в дилижансе». А почему бы и нет?.. Одеться поскромнее – дилижансами путешествует не самая имущая публика, – и никто ничего не узнает.
Теперь Мария уже не думала, ехать или нет. Вопрос стоял лишь о том, что надеть. Как всегда, она постаралась уберечь Глашеньку от соучастия в своих эскападах, а потому сама прошла в гардеробную и принялась быстро перебирать платья, воображая себя то цветочницей, то почтенной буржуазкой, то игривой мидинеткой, то молодой и печальной вдовою. На глаза попалась знакомая алая цыганская юбка, и Мария на мгновение взглянула на себя со стороны – стало тошно, что она будто на бал-маскарад собирается, а там человек жизнью своей рискует. Нет, не поедет она никуда! Мария шагнула к двери, и тут синее монашеское платье – прощальный подарок Анны-Полины, которую Мария так щедро вознаградила за уход за Корфом, что девушка смогла оставить монастырь и вернуться к родным в деревню, – упало к ее ногам. Перед таким искушением Мария уж не смогла устоять.
К каким изощренным уловкам порою прибегает судьба, чтобы провести нас путем предопределенным!..
За полчаса до полудня молодая монахиня, в белом чепце и пелерине, с серебряным крестом на груди, сжимая в руках узелок, из которого торчал краешек молитвенника, вошла в контору дилижансов на улице Марг и спросила себе место в экипаже, отправляющемся в Берн.
– Увы, сестрица! – развел руками толстый конторщик. – Все места проданы.
– Но что же делать? – пролепетала монахиня, поднося к лицу платочек. – Мне очень нужно уехать! Тетушка Евлали при смерти, и я должна…
Конторщик проникся сочувствием:
– Бедное дитя! А вы присядьте-ка здесь или на крылечке подождите: вдруг кто-то да откажется в последнюю минуту ехать или опоздает? Такое часто случается. Даст бог – и повезет вам!
– Даст бог! – повторила Мария и подумала: «Не дай бог!» Хороша же она будет, если кто-то и впрямь раздумает отправляться в путешествие. Уж лучше поскорее выйти на крыльцо, чтобы успеть без помех скрыться в этом «благоприятном случае».
Коробочку дилижанса уже запрягли шестеркою лошадей, и путешественники занимали места. Здесь были двое почтенных буржуа с женами: одна пара путешествовала всего лишь до Дижона, другая направлялась в Берн. Границу намеревались пересечь еще три студента, толстяк неряшливого вида, обремененный тремя связками книг, мрачного вида старуха, укутанная с головы до пят, несмотря на жару, и невысокий коренастый человек в глубоком трауре, похожий на скромного стряпчего.
