Айрис Джоансен - Жажда золота
— Нет, я не хочу…
— А мне не хочется, чтобы ты все время сидела здесь, — перебил ее Йен. — Неужели ты не видишь этого, Маргарет? Меня это тяготит.
Она видела. И это пугало ее. С каждым днем Йен отдалялся от нее все больше и больше.
— Если ты разлюбил меня… — Она замолчала. Нет. Не стоит отягощать его еще и этой тяжестью… И без того он несет немалый груз. Кроме того, просто слова не помогут. Его должно охватить неодолимое желание выжить. А его у Йена нет.
Ребенок!
Но, может быть, она придумала этот повод, чтобы оправдать супружескую неверность, с отчаянием подумала Маргарет. Сначала у нее не было никаких сомнений в чистоте своих помыслов. Но теперь такой уверенности уже не существовало. Быть может, все это время тайная страсть к Картауку нашептывала ей эту мысль.
— Мне не хочется идти туда, — проговорила она.
— Сделай это для меня. — Он улыбнулся, поддразнивая ее. — Как лэйрд Гленкларена я заслужил право иметь собственную печатку.
И он нуждается в ребенке для Гленкларена. В ребенке, который разбудит в нем едва теплившуюся жизнь. Даже если Картаук доставит ей плотское наслаждение, будет ли она прощена за спасение Йена?
— Маргарет?
— Ну хорошо, — она уткнулась лицом в мягкий кашемировый плед, лежавший на его коленях. — Я попробую сделать печатку. Надеюсь, у меня получится. Я смотрела, что делал Картаук, и смогу повторить весь процесс.
Стоя у дверей мастерской, Маргарет поколебалась. А потом рывком распахнула дверь и вошла.
— Доброе утро, Картаук. Я немного припоздала, но я…
Он шел навстречу ей. И выражение его лица…
Маргарет не хотела знать, что скрывается за этим выражением, и опустила глаза к мозаичному полу.
Картаук остановился перед ней. Она видела его сильные ноги, обутые в кожаные сандалии, ощущала знакомый запах воска, дерева, гипса.
Нервно облизнув пересохшие губы, Маргарет проговорила:
— Я много думала обо всем и…
— Молчи, Маргарет. — Голос Картаука был низким, почти гортанным. Его пальцы скользнули по ее волосам, и он заставил ее поднять голову и посмотреть ему в глаза. — Тебе не следовало бы возвращаться.
— Я так и собиралась, но… — Она не могла отвести глаз от его лица. Он смотрел на нее тем же пожирающим взглядом, каким прежде в ее присутствии смотрел только на свои статуи. — Йен попросил сделать для него… печатку.
— Я не хочу слышать его имени. — Губы Картаука прижались к ее губам: крепко, жарко, грубо-чувственно. Одной рукой он притянул ее к себе, а другой вынимал шпильки из волос, бормоча слова на языке, которого она не знала. Его губы передвигались по ее лицу, по шее. И у нее было ощущение, будто каждое прикосновение оставляет на ее теле горячий неизгладимый след. Его руки касались ее плеч, потом скользнули к набухшей груди… Шелковистая борода терлась о кожу. Это была не ласка. Он пожирал, поглощал ее всю. А когда он обнял ее за ягодицы и прижал к себе, Маргарет приняла это как нечто само собой разумеющееся. Должно быть, что-то порочное вселилось в ее душу, если ее не возмущает то, что он проделывает с ней.
Волосы рассыпались по плечам. И его пальцы, как гребень, проходили сквозь них. Он на миг оторвался от нее.
— Ты хочешь меня. — Слова его прозвучали почти с яростью. — Меня!
— Да! — Маргарет и сама осознала это. — Да, Картаук.
Он стиснул ее, не давая возможности вздохнуть. Столь же желанный, сколь и опасный. Это должно было случиться. Маргарет считала, что готова принять свою судьбу, но тело ее затрепетало, словно она готова была шагнуть в бездну.
— Что мне делать? — прошептала Маргарет. — Помоги мне. Ты хочешь, чтобы я делала то же самое, что и с Йеном?
Его мускулы стали твердыми, как железо. Руки замерли в гуще ее волос.
— Боже, зачем ты это сказала? — Картаук оттолкнул ее от себя.
Маргарет невольно потянулась к нему.
— Нет, — процедил он сквозь зубы, не давая ей приблизиться. — Нет, Маргарет.
— Почему? — Она не могла поверить, что он отвергает ее. — Я думала…
— И я тоже… — Он глубоко вздохнул и медленно разжал руки, стискивавшие ее плечи. Теперь они висели как плети. — Я думал об этом всю ночь. Я думал об этом с тех самых пор, как у тебя мелькнула эта безумная мысль. — Он повернулся и направился к рабочему столу. — Садись.
Она села, внимательно глядя на него, чувствуя себя более неуверенной, чем когда-либо в жизни.
— Почему? Я нравлюсь тебе. Я знаю, что мне далеко до Элен Мактавиш, но ты неравнодушен и ко мне.
— Неравнодушен? Господь знает, как это далеко от истины. — Он сел за рабочий стол. Голос его сразу стал хриплым. — Хотя можно сказать, что ты тронула мое сердце.
Маргарет сделала движение в его сторону.
— Тогда нет причины…
— Оставайся на месте, — резко сказал он. — Не приближайся ко мне.
Маргарет замерла и робко улыбнулась.
— Если ты не считаешь меня неприятной, то почему бы тебе не поразить меня «священным огнем»?
— Потому что ты не похожа на других женщин.
— Но у меня есть ноги, руки, глаза и грудь, как у всех.
— А еще нежное сердце, совесть священника и теплота, которая скрывается за оболочкой холодности и сдержанности. Я не хочу причинять тебе боль.
— Но ты ведь желаешь меня?
— Я не просто желаю тебя. Я люблю тебя.
Не в силах вымолвить ни слова, она смотрела на него.
— Ты удивлена? — Картаук горько улыбнулся. — Я понял это в тот самый момент, как только ты впервые вышла из замка и принялась командовать мной.
— Как же так… — Маргарет с трудом услышала саму себя. — Я не троянская Елена, которая ослепляет мужчин.
— Но меня ты ослепила сразу, с первого взгляда. Ты светилась, как золото при свете солнечных лучей. И точно так же светишься и сейчас. Временами, когда ты устаешь или приходишь в уныние, этот свет тускнеет. А потом он вспыхивает снова…
— Не обманывай себя Это всего лишь красивые сравнения, красивые слова, придуманные тобой, — покачала она головой.
— Ты не хочешь слышать слов признания. Думаешь, я сам не знал этого? — Его большая сильная рука медленно сжалась в кулак. — Мне разрешено желать тебя, но не любить. Но мы слишком близко подошли друг к другу. — Он встретился с ней глазами. — Будь честна перед самой собой и признай это.
Его слова разрушали стену, которую она попыталась возвести вокруг себя, и больно ранили ее.
— Я… не отрицаю, что пожелала тебя.
— Да, у тебя хватает смелости признать это. Но вожделение — это всего лишь грех. А грехи прощаются. Изменой Йену могла стать только любовь. А на это ты не отважишься. Так ведь?
— О чем ты говоришь? Я люблю Йена. — Боль в груди становилась нестерпимой. Она закрыла глаза, чтобы не видеть Картаука. — Я на самом деле люблю Йена, — повторила она, как заклинание, которое помогало ей удержаться на краю бездны.
