Джудит Тарр - Дочь орла
И вид дома говорил о том же. Время обрушило часть стены, а человеческие руки починили ее довольно топорно местным камнем, казавшимся особенно грубым рядом со штукатуркой и римскими кирпичами. Дворовые постройки были деревянные, крытые соломой, но конюшни — явно римского облика, прочные, ровные стены под крышей, покрытой обломками черепицы.
Сама вилла больше всего сохранила первоначальный вид. Правда, внутренний дворик был покрыт крышей и превращен в зал, а там, где должен был быть фонтан, был теперь очаг. Но внутренние комнаты совсем не изменились. Стены были все еще разрисованы, хотя в некоторых местах краска почти стерлась, а в других была до полной неразборчивости запятнана жиром и сажей. В часовне все еще сохранился красивый мозаичный пол, с изображением кубка, обвитого виноградной лозой и цветами; по-видимому, некогда посчитали, что христианам такая картина близка и смотреть на нее не вредно.
Мессир Годфруа встретил их у ворот и провел внутрь. Он производил впечатление человека, полного сил. Он был старше своего брата, меньше ростом, шире в плечах. Лицо у него было круглое, глаза отливали свинцом. Бритую щеку пересекал длинный шрам, а волосы были коротко острижены, чтобы было удобнее носить шлем.
Его вид обнадежил Аспасию. Среди них, по ее мнению, было уже достаточно ученых. Мессир Годфруа был воином, которого им явно не хватало.
Его собственный эскорт представлял собой внушительного вида мужчин, одетых не особенно красиво, но отлично вооруженных. Аспасия отметила, что одеты они чисто, а доспехи и оружие в очень хорошем состоянии. Они приветствовали своего господина с видимым уважением, но без раболепства.
Она боялась радоваться, но пока все шло хорошо. Люди Годфруа удивленно уставились на Исмаила. Некоторые даже перекрестились, но никто не ворчал и не хмурился. Их просто одолевало любопытство. Это же не германцы, для которых воспоминания о поражении второго Оттона от сарацинов были еще болезненно свежи.
Мессир Годфруа смог проявить свою любезность, прежде чем они обеспокоили его делом, по которому прибыли. Его жена, намного моложе его и начинающая полнеть в ожидании ребенка, занялась Аспасией. Она не была лишена высокомерия, но видела, что с Аспасией обращаются как с принцессой. Сразу показав, что она не слишком робеет в присутствии царственной особы, она вела себя дальше с должным почтением.
Хильда развеселилась, поглядев на нее:
— Ты видела, что с ней было, когда ее муж назвал тебя «ваше высочество»? Я думала, она провалится сквозь пол. Я же говорила, чтобы ты не надевала это старье. Бедняжка думала, что посланница я.
— Это старье вполне подходит для дороги, — сказала Аспасия, развязывая шнурки на своем простом черном платье и вставая, чтобы Хильда помогла ей снять его.
Хильда достала было алое шелковое платье, но Аспасия покачала головой:
— Не это, мы же не при королевском дворе. Лучше синее и жемчуга.
Хильда одобрила ее выбор. Вполне величественно, хотя и мрачновато, но зато это был настоящий византийский шелк. Ее туалет напомнит хозяевам, что Аспасия важная персона.
Ей и самой надо бы вспомнить об этом. По мере того как она становилась старше, ей все труднее удавалось всегда выдерживать величественный вид. Перед Генрихом было проще; здесь же, среди союзников, у нее возникал соблазн вести себя так же просто, как при встрече с Адальбероном.
Но архиепископ — это другое дело. Светский вельможа должен видеть, что его гость достоин его. Неважно, что мессир Годфруа прекрасно понял все ее соображения, что было видно по насмешливому блеску в его глазах. Если бы она этого не сделала, он бы мог обидеться.
Они очень мило пообедали все вместе, Исмаил тоже сидел с ними за столом и делал вид, что ест. Он позавтракал раньше, хлебом и мясом, приготовленным его собственным поваром. Мессир Годфруа усадил его на почетное место справа от Адальберона. Аспасия, сидя слева возле госпожи Констанс, время от времени бросала короткие взгляды: вот склонился тюрбан, вот движение тонких изящных рук. Когда Исмаил демонстрировал свои лучшие манеры, смотреть на него было одно удовольствие.
— Какой необычный сопровождающий, — заметила Констанс, проследив направление ее взгляда.
— Моя императрица доверяет ему безгранично, — сказала Аспасия.
— Он же язычник.
— Мусульманин, — привычно поправила Аспасия. На него всегда смотрели так, с некоторым опасением, но словно зачарованные. — Он очень хороший врач. Он отправился со мной, чтобы убедиться, что с маленьким императором все в порядке.
— А потом оставил императора и поехал с тобой, — сказала Констанс.
У нее были большие выпуклые голубые глаза. Аспасия одарила ее самым ласковым своим взглядом.
— Об императоре хорошо заботятся. Его империя — это другое дело. Мастер Исмаил и мастер Герберт — друзья еще с тех пор, как они оба были на службе у его святейшества папы. Мастер Исмаил надеялся, что их дружба может помочь нашему делу.
Госпожа Констанс заглотила приманку.
— Папа? Он служил Святому Отцу?
— И великому Оттону, — сказала Аспасия, — а потом императрице Феофано.
Констанс была потрясена.
— Такой… удивительный человек. Такой неистовый. Наверное, его немного боятся.
— Нередко, — отвечала Аспасия. Она надеялась, что ее улыбка была не слишком ядовитой. Можно не любить своих союзников. Но их нельзя обижать. Особенно когда еще ничего не решено.
По крайней мере, мессир Годфруа был человеком, которого можно было уважать. Констанс была его третьей женой; он надеялся, что она подарит ему сына, которого он не дождался в двух первых браках. Он был с ней обходителен, оказывал ей всяческие любезности, тщательно следил, чтобы она не утомлялась. Он вел себя с нею скорее как отец, а не муж.
Когда зал прибрали и госпожа Констанс ушла отдыхать, хозяин с гостями удалились в верхнюю комнату. Видимо, еще с прежних времен это была комната хозяина дома: не очень большая, но достаточно просторная, с широким старинным столом, с фресками на стенах, изображавшими псовую охоту на оленей, и прекрасным мозаичным рисунком охотничьей собаки на полу. Тот, кто устраивал здесь ночлег, после того как водяное отопление перестало работать, постарался не испортить красоту комнаты. Она была одной из самых приятных из всех, какие доводилось здесь видеть Аспасии, и достаточно теплой даже для Исмаила; в очаге горели яблоневые дрова, и христианам подали подогретое вино, а мусульманину — настой из трав.
Он потягивал его с удовольствием. До Аспасии доносился свежий аромат мяты и чего-то бодрящего: может быть, лимонного бальзама. Мужчины говорили о мире и войнах. Аспасия молча слушала. Казалось, они забыли о ней. Она была женщиной и сидела тихо, как подобает женщине. Им не обязательно знать, какие мысли бродят в этой скромно опущенной голове.
