Мишель Моран - Дочь Клеопатры
Таким довольным я брата еще не видела. Они долго-долго беседовали о том, каких лошадей завезти для скачек, как лучше устроить плоты для парадов и какие животные из зверинца Октавиана произведут наибольшее впечатление на плебеев во время очередного открытия игр. Марцелл и словом не обмолвился о предстоящем браке. Правда, перед уходом он замер у порога, зная, что это в последний раз, и сокрушенно промолвил:
— Луций и близнецы… Мне будет не хватать этих наших ночей.
Как только за ним и за сыном Витрувия захлопнулась дверь, я молча легла, отвернувшись к стене. Александру хватило мудрости торопливо задуть светильник, поцеловать мои волосы и прошептать:
— Завтра будет легче.
Завтра легче не стало. В честь окончания сатурналий лавки закрылись, а нам еще оставалась целая сотня разных дел. Предстояло как следует позаботиться о грядущем пире — разослать по всему Риму напоминания мясникам и пекарям, чтобы те запаслись достаточным провиантом на завтра. Невзирая на праздничный день, в дом беспрестанно являлись торговцы с тяжелыми сундуками и бочками. Виллу Октавии ожидало самое торжественное событие, когда-либо происходившее в этих стенах; рабы сновали из комнаты в комнату, вооружившись метлами и ведрами для воды. Особенно хрупкие статуэтки обметали пучками перьев, а к самым недоступным мозаикам забирались при помощи лестниц. Марцелл вознамерился провести весь день с Юлией, но когда Александр и Луций решили позвать меня в одеон, я решительно покачала головой.
— Ну чем тебе заниматься? Разве что сидеть здесь, в портике, и жалеть себя? — не сдавался брат. — Сегодня холодно. А там дают лепешки и теплое пиво.
— У меня все хорошо. И потом, в театре так много работы…
— Во время праздника? Даже Витрувий сейчас отдыхает.
— Надо кое за чем присмотреть, — солгала я. — Это важно.
Александр понимал меня, как никто другой.
— Селена, ты беспокоишься из-за театра больше, чем сам Марцелл. Он, может, всего разок туда и заглянет.
— Ну и что! — рассердилась я. — Это мой труд, мой собственный замысел. Витрувий мне доверяет, и я прослежу, чтобы все было исполнено в точности. Не останавливать же работу из-за дурацкого римского фестиваля!
Кое-как удалось убедить Октавию отпустить меня под охраной пары преторианцев. Я захватила с собой альбом, хотя не собиралась делать наброски. Хотелось просто укрыться от суматохи, тихонько присесть и вспомнить, насколько проста была жизнь до всех этих помолвок, свадеб и горькой зависти. Я отказалась срезать путь, как предлагали охранники, — лишь бы не видеть Молочной колонны, у которой когда-то оставили дочку Горации. Зима выдалась бесснежная, но серые тучи все-таки заслоняли солнце, окутав улицы мрачной пеленой. Оказавшись на месте, мои провожатые забеспокоились, как бы не начался ливень, и отдали мне единственный зонт, а сами остались ждать под сенью арок.
И вот я вступила в пустой театр. За последнее время здесь многое было сделано: амфитеатр для десяти с лишним тысяч зрителей; сцена, которую предстояло покрыть мозаиками; три яруса арок, поддерживаемых колоннами каждого из греческих стилей: сперва дорического, потом ионического и, наконец, коринфского. Я ежедневно ходила сюда почти целый год — то с Витрувием, то с одной лишь охраной — и наблюдала за тем, как работают зодчие. Я выбирала росписи, придумывала мозаики, и никто надо мной не подтрунивал, потому что наставник дал всем понять: для театра моя персона, пожалуй, так же важна, как и сам Марцелл.
Приблизившись к сцене, я провела рукой по краю. Дерево было гладким и не занозило пальцы. Тогда я села и стала смотреть на амфитеатр. До завершения оставались годы упорной работы. За это время юноши-зодчие превратятся в мужчин, как и я превратилась из девушки в зрелую женщину. Вспомнилось вдруг, сколько радости мне доставило предложение Марцелла заняться этим театром. Тогда казалось, что это знак особого расположения. Наверное, так и было, да только совсем в ином смысле. Театр вообще не имел для него значения. А завтра Марцелл назовет Юлию своей женой. И перенесет ее через порог их дома, и она прижмется мягкой щекой к его груди. А когда свежеиспеченный муж развяжет невестин пояс, у них начнется новая жизнь. У меня защипало глаза. Вдруг впереди возник знакомый силуэт, и я быстро вскочила.
— Что ты здесь делаешь?
Юба улыбнулся и подошел ко мне.
— Заметил охранников у дверей и подумал: может, внутри что-нибудь стряслось? А это всего лишь ты явилась выплакать свои горести. Похоже, каждой трагедии нужна своя сцена.
— Я не плакала! — вырвалось у меня.
Нумидиец поднял брови.
— Значит, ошибся.
— Мне нужно закончить последние чертежи. Вот здесь, — у меня неубедительно дрогнул голос, — потребуется мозаика.
Я решительно соскочила со сцены и уже собиралась уйти, как вдруг меня осенило.
— Знаю, зачем ты здесь! Следишь за мной по приказу Августа!
Юба лишь рассмеялся подобной глупости.
— Думаешь, мне сейчас больше не на что тратить время?
— Тогда почему ты не собираешь вещи, чтобы сесть на ближайшее судно до Мавретании?
Я запоздало прикусила язык.
Отступив на шаг, Юба тихо ответил:
— Может быть, у меня здесь остались дела. Может быть, перед отъездом надо пристроить на хорошие места всех своих рабов.
Он развернулся, пошел к охранникам, и они принялись беседовать о войне в Кантабрии, не обращая внимания на меня. Наконец я сама попросилась обратно на Палатин, и мы вчетвером вернулись, не проронив ни слова.
Свадьбу справили так, что даже самым богатым торговцам хватило пищи для разговоров на долгие годы. Многотысячная толпа заполнила виллу от триклиния до садов, согретых в зимнюю стужу пылающими угольными жаровнями и озаренных сиянием фонарей над каждой дорожкой среди ароматных роз. Между колоннами ветер трепал отрезы шелков золотого и ярко-синего цвета. Рабыни в прелестных одеждах плавно скользили среди гостей, предлагая сенаторам лучшего хиосского вина. Когда Марцелл надел на палец Юлии золотое кольцо с изумрудом, ликующий возглас гостей, прогремевший на вершине холма, донесся, должно быть, до самого Большого цирка. Брачный пир продолжался вплоть до третьей ночной стражи.
— Скоро наступит и наш черед, — зловеще проговорил мой брат, полулежа вместе со мной в триклинии.
Волосы Александра мягко блестели при свете масляной лампы. От меня не укрылось, какими глазами Луций смотрел на него через комнату.
— Может, Октавиан вообще не вернется, — сказала я.
Брат не разделил этой слабой надежды.
— Значит, Ливия позаботится обо всем из Иберии. Каждую неделю Октавия получает от нее письма. А мы с тобой знаем, что случится через семь дней.
