Шерри Джонс - Четыре сестры-королевы
– «Если»? Ты тоже мне не веришь.
Элеонора встает.
– Чему я не могу поверить, так это твоим истерикам. И меня это очень тревожит. Ты должна взять себя в руки и пресечь эти дикие обвинения. Иначе сама подвергнешься ритуалу изгнания бесов, а то и хуже. – В Париже один ученый предлагал сверлить дыру в черепе одержимого, чтобы выпустить злых духов.
– Почему ты такая злая? – снова начинает плакать Санча.
Элеонора воздерживается от жалоб: сохранить Сицилию для Эдмунда – заплатить папе – Элеонора и Генрих должны попросить у Маргариты и Людовика денег в долг. Бароны не смягчатся, пока их возглавляет Симон. А тот начинает размахивать «Хартией вольностей», возмутительным набором ограничений на ее и Генриха способность править. Этот документ составили люди, которых заботит лишь собственное богатство. Она и Генрих, конечно, откажутся подписать эту хартию, как бы Симон ни угрожал «последствиями». И еще одна печаль, вырисовывающаяся даже по ночам, – болезнь дочери Катерины. Сначала бедняжка родилась глухой, а теперь начала слепнуть. Нервозность Санчи кажется чрезмерной, тем более что Ричард уже все ей объяснил.
– У меня куча дел, – говорит Элеонора. – Нет времени вытирать твои слезы.
– Мы же сестры. И должны помогать друг другу.
– Ради бога, Санча! Когда ты повзрослеешь? – Лицо сестры искажается, как от пощечины. – Мы взрослые женщины, Санча. И должны сами о себе заботиться. Теперь ты должна заставить себя встать с постели и одеться для коронации Эдмунда.
Папский легат прибудет через час. Она спешит из комнаты, вниз по лестнице, через зал, где слуги расставляют столы, на кухню – проверить блюда, что готовят к пиру: жареная цесарка, оленина в винном соусе, форель из пруда, весенняя зелень и спаржа из огорода, вареная картошка со сливочным маслом, яблочные пироги и лимонный торт. Обратно в зал – там слуги носят вазы с маргаритками и расставляют на столах, но она вмешивается. Нужны розы, и неважно, что ее белые розы сейчас не цветут. Все равно Эдмунд предпочитает красные. Сегодня все должно быть безупречно.
Она находит Генриха в его покоях, он уже надел белые с золотом одежды и стоит перед зеркалом, а его камердинер Уильям де Сент-Эрмен укрепляет у него на голове корону.
– Мои волосы седеют, Элеонора, – печально улыбается король. – Скоро ты окажешься замужем за стариком.
– За опытным мужчиной. – Она подходит и целует его. – И еще более красивым, чем раньше. Серебро в волосах чудесно идет к золотой короне.
– Боюсь, у Симона те же мысли вызывает серебро в его волосах.
– Пусть думает что хочет.
Генрих вздыхает и проводит руками по талии. Его отвисшее веко дергается.
– Он явно затевает пакости. Его гнев по поводу Сицилии очень меня удивил.
– Это только повод разъярить баронов. Симон ищет себе товарищей по несчастью. Когда они увидят сегодня, как Ростан надевает королевский перстень на палец Эдмунду, их сердца забьются по-другому.
Элеонора и Генрих не пожалели средств для этого события.
– Джон Монселл и я кое-что добавили к церемонии, – улыбается король, отчего вокруг глаз собираются морщины. – Подожди, увидишь. Только каменное сердце останется спокойным.
Няня вводит в зал Эдмунда, его волосы еще мокры после умывания, глаза широко раскрыты. Когда его целуют в щеки и называют «Маленький король», он сохраняет на лице торжественное выражение.
– Я стал королем Англии в девять лет, – говорит ему Генрих, когда они втроем, держа за руки сына, направляются в собор. – На один год меньше, чем тебе сейчас.
– Ты велел раздать всем детям в стране сласти и объявил много особых праздников, когда не будет уроков? – улыбается Эдмунд. – Вот что я сделаю в Си-цилии.
– Твои подданные, а особенно молодые, будут обожать тебя за это, – говорит Элеонора.
– К сожалению, ты не сможешь править, пока не вырастешь, – объясняет Генрих. – Пока ты не станешь взрослым, за Сицилию буду отвечать я.
– А потом я смогу делать, что захочу!
– Если бы! Ты обнаружишь, маленький король, что твои бароны захотят направлять тебя. Тебе придется выслушивать их и иногда выполнять их указания, даже когда не хочется.
Мальчик хмурит брови:
– Тогда зачем быть королем?
Генрих и Элеонора смеются.
– Хороший вопрос, – говорит Элеонора. – Он часто мучает твоего отца в последнее время.
В дверях собора они ждут, чтобы совершить торжественный вход, влажная ладонь Эдмунда в холодной руке матери. Когда звучат трубы, втроем начинают долгий путь мимо толпы, позади следует свита. Пришли все бароны, и вместе с ними Элеанора Монфор. У Элеоноры колотится сердце, но она не может поймать взгляда своей золовки. С другой стороны Глостер следит за ней оценивающим глазом. Потом нужно будет с ним поговорить: его поддержка в вопросе о Сицилии станет решающей. Она кивает дяде Питеру, дяде Филиппу и дяде Бонифасу, их лица опечалены отсутствием брата. Бонифас незадолго до мессы услышал про захват дяди Томаса и так расплакался, что закончить церемонию пришлось одному из епископов. Прошло уже несколько недель, а он все еще смотрит так, словно пришел конец света.
Перед алтарем стоит папский легат, его унизанные перстнями пальцы сцеплены на груди, на сморщенном лице выражение доброго дедушки, а не правой руки властителя, намеревающейся собрать для него мзду. Он улыбается Эдмунду, который выходит вперед со склоненной головой, чтобы получить благословение. Латинская литургия, взмахи кадила, навязчивое пение монахов. Милое личико ее сына поднимается для помазания. У Элеоноры такое чувство, что сердце вот-вот разорвется. Она смотрит на Генриха; как и у нее, у него мокрые глаза.
Когда молитвы заканчиваются и большой папский перстень оказывается на маленьком пальчике Эдмунда, Генрих выходит вперед и опускается на колени перед алтарем. Он снимает корону и склоняет голову. Его плечи трясутся от рыданий. Толпа приглушенно гудит.
– Боже милостивый, воздаем хвалу тебе за это благословение, – произносит он. – Воздаем хвалу за возможность бороться со злом в этом мире – в том числе с Манфредом Гогенштауфеном, который бросил вызов твоей Церкви. Клянусь, Господи, перед свидетелями: мы разгромим Манфреда. Мы пошлем могучее войско сокрушить его! Ибо знаем: чтобы свершилось дело Твое на земле, Ты опираешься на своих преданных слуг. Смягчи наши сердца, молю я, чтобы мы начали труды наши простодушно, как то дитя, что ты избрал на правление, как наш Эдмунд, любящий тебя сильнее кого-либо другого.
Когда он встает и оборачивается, хор снова начинает петь. С мокрым от слез лицом король протягивает руку Элеоноре. Вместе они следуют за мальчиком – королем Сицилии, который согнул пальцы правой руки, чтобы перстень не свалился. Они идут обратно мимо толпы к дверям собора. Граф Глостер кивает Элеоноре. Лицо Санчи сияет. Колебания смягчают хмурый взгляд Симона де Монфора. Элеонорины дяди перешептываются, их лица оживлены. Как теперь бароны откажутся от выплаты папского взноса?
