Уинстон Грэм - Четыре голубки
— Когда-то он был близким другом Полдарка, в той истории с плавильным предприятием.
— Забудь об этом. Или можешь напомнить ему для большей ясности. Но перед лицом долговой тюрьмы дружба обычно теряет силу.
— Фокс также участвовал в плавильной компании, но увяз не так основательно — он рано вышел. Недавно у него были дела с Боскауэнами: те помогли ему получить контракт на ковры, так что он тоже может сомневаться в выборе.
— Надо проследить, чтобы он выбрал правильную сторону, — Джордж заглянул в книгу через плечо Кэрри. — Выбирая между обязательствами и задолженностью, люди обычно предпочитают пожертвовать первым... Конечно, так и будет. Возможно, письмо завтра — в осторожных выражениях — поможет ему определиться.
— Не письмо, — сказал Кэрри, стягивая шапочку. — Поговорить нужно лично. Он живет далеко. Утром пошлю Танкарда.
Какой-то клерк постучался и заглянул, намереваясь что-то спросить, но Джордж так посмотрел на него, что тот почел за благо удалиться.
— Полвил? — продолжил Кэрри.
— Безнадежно. Он предан Боскауэнам и кредитуется у Паско.
— Нотариус Пирс?
— О нем мы позаботимся.
Они прошлись по остальным именам в списке. Некоторые были из портландских вигов, но они также могли проголосовать против Питта, несмотря на тесную связь этих двух групп в палате. Другие были из тори старой закалки, столь же преданные другой стороне. Итого из двадцати пяти голосующих осталось десять тех, кто мог бы поколебать чаши весов, кого можно было перетянуть на свою сторону.
Уже пробило одиннадцать, пора было завершать дела, но они провели еще полчаса в темном маленьком кабинете, обсуждая тактику наступления. Вчера они подсчитали, что у Джорджа и Тренгруза получится перевес в голосах. Но теперь, с появлением новой угрозы по имени Полдарк — и нового стимула — они хотели быть уверенными вдвойне. В итоге вышло (если Окетт и Фокс будут следовать указаниям), что все теперь зависит от двух человек, и достаточно видных: мистера Сэмюэля Томаса из Треголлса и мистера Генри Принна Эндрю из Бодреана.
Оба недавно обедали у Уорлегганов. Оба были старыми друзьями родителей Элизабет. И оба выражали признательность Джорджу за некоторые небольшие услуги, которые он им оказал. Если оба проголосуют за Джорджа, то у него окажется перевес в пять голосов. Если один из них по какой-либо причине проголосует против, то у него будет перевес в три голоса. Если по какой-то несчастливой случайности оба они проголосуют против, у Джорджа все еще остается перевес в один голос, с которым он победил в прошлый раз. Ситуация казалась достаточно надежной. Вопрос заключался лишь в том, следует ли обратиться к этим двум джентльменам, а если да, то в какой форме это сделать, и не выйдет ли в результате больше вреда, чем пользы.
Наверняка Фалмут не оставит этих двоих без внимания. Однако ходили слухи о том, что Фалмут и Принн Эндрю спорили пару лет назад о каких-то правах на разработку недр.
В итоге Джордж положил список обратно в счетную книгу, закрыл ее и сунул в ящик. Он понимал, что дядюшке Кэрри все равно недоставало тонкости в обращении с людьми, в отличие от денежных вопросов.
— Я посоветуюсь с Элизабет. Она знакома с обоими с детства и скажет, в какой мере и каким образом они могут откликнуться на вежливую просьбу.
Кэрри поджал губы, как делал всегда при упоминании жены племянника, с которой он редко общался.
— Почему бы тебе не попросить ее поговорить с ними? Они старые друзья. Пусть она к ним и обратится. Пусть навестит их. Съездит завтра к ним на чай, или что там принято в таких случаях... А?
Джордж неприязненно посмотрел на дядю.
— Я обговорю это с ней. Но в таких делах нельзя спешить. У нас еще есть в запасе немного времени.
Глава девятая
Четырнадцатого сентября рассвет был изумительным, солнце вставало на красном, как открытая рана, небе. Гимлетт сказал, что такая погода не простоит и дня. Над морем сгущались тучи, предрекая наступление осени. Зерно уже собрали, и Росс послал двух работников своего хозяйства в Сол, помочь с очередным уловом сардин. Шток-розы Демельзы в эти теплые и безветренные дни никак не хотели увядать и гордо демонстрировали слегка поблекшие цветы.
Росс сказал жене, что ему нужно быть в Труро пораньше, и, не зная, в чем дело, она решила, будто речь идет о реорганизации ополчения.
Завтрак прошел молча, Джереми и Клоуэнс еще спали, поскольку поздно легли. В последнее время они часто сидели за столом молча, да и неделя выдалась сложной. Такого не было с конца 1793 года. Демельза явно печалилась из-за Хью Армитаджа и всё время ждала хороших или плохих новостей. Росс страдал от подозрений, смотрел на ее тревогу и молчал. Если она захочет поговорить о Хью, то пускай говорит. А не захочет — так и не надо.
Он не знал, что означают те стихи, которые он прочел. Возможно, что Демельза ему изменила, или это просто поэтическое преувеличение. Он не спрашивал ее и не собирался спрашивать. Но на этой неделе стало очевидным, что в мыслях, сердцем и чувствами она изменила, она глубоко увлечена другим мужчиной.
И этот мужчина серьезно болен. Что может чувствовать муж? Ревность и боль? Гнев и раздражение? Сочувствие и понимание? Почему же при одной мысли об этом встает комок в горле?
Он уехал еще до восьми и поскакал по пустой, но приветливой долине мимо кустов орешника и боярышника, компанию ему составлял журчащий ручей. Его земля. В живой изгороди пиликали сверчки, над головой кружились и кричали ласточки, на полях пасся скот — его скот. Тихо дымила Уил-Грейс, стучали оловянные дробилки. Всё вокруг выглядело таким плодородным, словно этим летом созрел каждый листок и каждая ягода. Всё это принадлежало Россу, а когда-то, четырнадцать лет назад, было заросшими бесполезными руинами. Но сегодня он не чувствовал ни собственной зрелости, ни удовлетворения. Так бывает, когда человек ставит высокие цели, а когда наконец добивается их, они рассыпаются в руках, превращаясь в пустой хлам.
В Труро он приехал слишком рано, оставил лошадь в «Красном льве» и прогулялся по набережной. Ему не хотелось ни с кем встречаться, ни с противниками, ни с соратниками, даже со своим покровителем, пока не настанет время.
Было время высокой воды, она доходила до неровных камней старой набережной. Здесь, на городских окраинах, теснились склады, сараи и запущенные, перенаселенные коттеджи. На набережной царила обычная неразбериха небольшого порта — повсюду телеги и тачки, разбросаны веревки и сломанный рангоут, куски брезента и парусины, разбитые кружки и дохлые чайки. Разгружали трехмачтовый люгер, люди катили бочки по узким сходням на берег. Чуть дальше стояли на якоре еще два суденышка, воспользовавшись поднявшейся водой. Двое мальчишек-попрошаек с хныканьем приблизились к Россу, но он их прогнал: дашь двум, и тут же налетят двадцать. Какая-то женщина закричала на них из окна. Лошадь дернула головой, чтобы достать сено, оставшееся в привязанном к ее морде мешке.
Дальше открывалось поле и что-то вроде запруды, где река расширялась и текла в сторону Мальпаса и церкви святой Маргариты. Здесь было совсем тихо, яркое солнце высвечивало контуры деревьев, низко над рекой летали птицы. Четыре лебедя у берега двигались так медленно, что выглядели застывшими, как будто их несет течение. Каждый отражался в гладкой, как зеркало, воде. Иногда казалось, что они разглядывают собственные образы и восхищаются ими. Время от времени то один, то другой раскалывали отражения, окуная в воду клюв. Грациозные создания. Такие белые и нежные, как голубки. Как женщины. Непредсказуемые. Мягкие. Безжалостные. Верные или неверные. Преданные или изменницы. Кто знает?
Его окружила туча комаров, и Росс отмахнулся от них, как только что от мальчишек. Они отстали столь же неохотно. В воздухе расплывался запах дыма. Листья рано начали желтеть. В лесу на другом берегу реки среди зелени уже пятнели медные и охряные тона.
Лебеди постепенно отдалялись друг от друга, как будто не по своей воле, а подчиняясь капризам течения. У того, что ближе к берегу, была более тонкая и грациозная шея, похожая на знак вопроса. Птица плыла к Россу, слегка приподняв крылья и склонив голову, будто сама судьба ее притягивала. Потом она резко свернула, лениво шевельнув лапой, словно отрицая, что проявляла какой-либо интерес. Росс не попытался ни приманить, ни прогнать ее.
Четыре женщины в его жизни. Четыре женщины, о которых он думал в этом году. Демельза и Элизабет, конечно же. Кэролайн? А кто четвертая? У одного лебедя было повреждено крыло, перья растрепались и покрылись пятнами. На ярмарке в Соле Росс как раз вставал со своего места в церкви, когда Морвенна улыбнулась Дрейку, и заметил сияние ее улыбки. Лебедушка со сломанным крылом. Вполне подходящий образ. Итак, она по-прежнему связана со своим мужем. И кто может это изменить? Соединены перед лицом Господа...
