Ги Бретон - Загадочные женщины XIX века
Там, где дипломат терпит поражение, женщина одерживает победу.
Турецкая пословицаПеред тем как отплыть во Францию, Вирджиния побывала во Флоренции. Ей хотелось повидаться с матерью. Счастливый случай свел ее там с сорокалетним графом Лао Бентивольо, который знавал ее еще ребенком. Она повисла у него на шее, как в детстве.
Граф был впечатлителен и наделен богатым воображением. Ему пришла в голову фантазия посадить ее на колени, как пять лет назад, и сделать ей козу.
В тот же вечер он униженно, но настойчиво предложил графине возобновить знакомство.
Молодая графиня была польщена этой нежданной честью, но ограничилась сдержанной улыбкой. Бентивольо, обнадеженный, решил сопровождать ее в Геную, где она должна была сесть на корабль, и воспользоваться пред отъездной суматохой, чтобы пробраться в ее постель.
— Я отложу отплытие в Сирию, — сказал он (граф, итальянец по происхождению, был французским подданным и только что был назначен консулом Франции в Халебе), — и последую за вами.
Вирджиния шаловливо хлопнула веером ему по пальцам, из чего он сделал вывод, что дела его не так уж плохи.
Через два дня они прибыли в Геную, где уже находился граф Кастильский. Присутствие мужа нисколько не смутило консула, который в пылу последних приготовлений среди груды коробок опытной рукой убедился в том, что для его восхищения есть все основания. Графиня больше не пускала в ход веер, и вечером 25 октября охота Бентивольо увенчалась успехом.
Граф Лао захмелел от счастья. Это был самый прекрасный подарок к Рождеству, который он когда-либо получал. Он сказал об этом Вирджинии, и та обещала, что будет принадлежать ему все то время, что осталось до ее отплытия.
Их счастье продолжалось десять дней. Молодой графине многое дала эта связь. Любовники чувствовали себя в полной безопасности. Граф Кастильский, которому не терпелось увидеть судно из Марселя, проводил все время, вглядываясь в горизонт, и не подозревал, что его супруга привыкает к бортовой и килевой качке на просторной постели, где Бентивольо бросил якорь.
Эти десять дней пролетели для консула как одно мгновение. Позже он писал Вирджинии:
«Я любил тебя и тогда, когда тебе было двенадцать лет, и тогда, когда тебе было десять, и я буду любить тебя всю жизнь. Я знал, что в мире есть кто-то, кого я люблю, но не понимал, что это ты. В тот день, когда ты приехала во Флоренцию и я поцеловал тебя в лоб в гостиной твоей матери, с моих глаз спала пелена, и мое сердце ожило. Ты вошла, и вместе с тобой вошла любовь, живая, могущественная, страшная, способная сделать счастливым или принести много горя».
Он вспоминает о времени «с 25 декабря 1855 года до Утра 4 января 1856 года» и добавляет: «Какими были конец 1855 года и начало 1856-го! Боже мой! Боже мой! Уж не сон ли это был? И не останется ли все это для меня навсегда сном?»
Консул был настолько выбит из колеи, что в конце концов поверил в то, что все происшедшее было своего рода миражем. Тем не менее это был не мираж. Как пишет Алэн Деко, «мираж Бентивольо имел вполне осязаемые формы, так как месяцем позже у Вирджинии появились некоторые поводы для беспокойства. Она поспешила поделиться своими тревогами с Бентивольо, считая его виновником грозящих ей неприятностей, что кажется довольно смелым предположением, если принять во внимание беседы, которые она вела накануне с Виктором-Эммануилом и Амброджио Дориа». Встревоженный Бентивольо не стал медлить с ответом:
«Даю вам слово, что никакого дьявольского подвоха, который мог бы привести к неприятным последствиям, с моей стороны не было, но, полагаю, вы знаете, что иногда случаются неожиданные сюрпризы. Клянусь жизнью моей матери, что я чист перед вами, как младенец. Если все же ваши опасения имеют достаточно оснований, постарайтесь принять какие-нибудь меры…»
Но 4 января 1856 года, в день отплытия, Вирджиния была беззаботна. Все ее мысли были заняты предстоящим путешествием Генуя — Марсель, она сновала из комнаты в комнату, с одинаковой нежностью одаривая поцелуями Бентивольо, Амброджио Дориа, приехавшего, чтобы попрощаться с графиней, и своего мужа, который отбывал вместе с ней.
Граф и графиня Кастильские ненадолго остановились в Марселе и 6 января прибыли в Париж. Они расположились в предложенной им роскошной квартире на верхнем этаже в доме номер 10 по Кастильской улице.
Скинув пальто, Вирджиния бросилась к окну и распахнула его. По улице ехали фиакры. Подавшись вперед, она увидела деревья парка Тюильри и улыбнулась. По иронии судьбы она поселилась на улице, название которой совпадало с ее именем, совсем рядом с дворцом, где жил человек, которого ей поручено было соблазнить.
9 января графиня Кастильская во всем блеске предстала перед парижским светом. Ее ввела в общество принцесса Матильда, которая большую часть своего детства провела во Флоренции со своим отцом, королем Жеромом, и хорошо знала деда Вирджинии, Антуана Кампоречо. Волосы графини украшали розовые перья. «Она была похожа, — сообщает нам граф де Рейсе, — на маркизу былых времен».
Ее окружили, комплиментам не было конца. Внезапно объявили о приходе императора. Графиня побледнела. Тот, кто должен был решить судьбу Италии, вышел к собравшимся. Она представляла себе его высоким, величественным, грозным. Небольшого роста, немного сутулый, он семенил на коротеньких ножках, взгляд его линяло-голубых глаз скользил по лицам.
Принцесса Матильда представила графа и графиню Кастильских императору. Взгляд Наполеона III немного оживился и вонзился в декольте Вирджинии. Остальным гости молча наблюдали за этой сценой. Наполеон III явно заинтересовался молодой графиней, он подкрутил ус и сказал ей какую-то любезность. Дамы затаили дыхание. Что ответит императору Вирджиния?
Впервые в жизни графиня оробела, не нашлась, что сказать в ответ, и потупилась.
Император, несколько разочарованный, отошел и сказал:
— Она очень красива, но, кажется, глупа.
Дамы, которые с момента появления Вирджинии в гостиной принцессы Матильды улыбками маскировали страстное желание показать зубы, восприняли это высказывание императора с восторгом.
Через несколько дней Вирджиния взяла реванш. 26 января экс-король Жером устраивал бал. Она появилась на балу, опираясь на руку своего мужа, в тот момент, когда Наполеон III собирался уходить. Узнав графиню, он поклонился ей и сказал:
— Вы опоздали, мадам…
Вирджиния присела в глубоком реверансе:
— Это вы, Сир, уходите слишком рано…
В этой фразе не было искрометного остроумия, но она была произнесена настолько игривым тоном, что свидетели этого диалога остолбенели от удивления. Что же касается Наполеона III, то он одарил благосклонным взглядом прекрасную флорентийку, столь явно желавшую пококетничать с ним.
