Ги Бретон - Загадочные женщины XIX века
Взяв руку Роже, он опустил ее на срамное место своей супруги и торжественно провозгласил:
— Роже, примиримся, как древние римляне, на публичном месте…
НАПОЛЕОН III СТАНОВИТСЯ ЛЮБОВНИКОМ ГРАФИНИ КАСТИЛЬСКОЙ НА ЛОНЕ ПРИРОДЫ
Праздник, лишенный суеты, скучен.
ЖипВечером 15 марта императрица, которая была на сносях, стала кричать, что у нее начались роды.
Во дворце поднялась суета.
Врачи, члены императорской семьи, сановники, которые должны были присутствовать при рождении дофина, забегали. Мадам де Монтихо, приехавшая из Испании к родам дочери, отдавала приказания, которые никто не слушал, а император бегал кругами по комнате и плакал.
Роды сразу же стали напоминать грандиозный водевиль.
Прелюдией послужило то, что у одного из врачей, суетившихся вокруг Евгении, месье Жобера де Ламбаль, начались рези в животе, и он в корчах упал на ковер. Пришлось унести его в соседнюю комнату и оказать ему необходимую помощь.
Затем император, истекавший слезами, почувствовал себя плохо. Его увели в зал, где он, лежа на канапе, содрогался от рыданий.
В три часа дня Евгения криком оповестила о появлении на свет наследного принца.
Доктор Конно пошел за императором.
— Сир! Это мальчик! Идите сюда!
Наполеон, III, еле держась на ногах от волнения, потрусил в комнату, споткнулся о ковер и рухнул на руки Конно. К нему бросились телохранители и донесли его до кровати, на которой лежала Евгения. Очнувшись после легкого обморока, она спросила слабым голосом:
— Ну что? Девочка?
Император, стоявший на коленях рядом с постелью, промычал:
— Н-нет!
Глаза императрицы сияли.
— Значит, мальчик?
Наполеон III, окончательно растерявшись, снова замотал головой:
— Нет.
Евгения не знала, что и думать.
— Но тогда кто же?
Доктор Дюбуа поспешил вмешаться:
— Ваше Высочество, родился мальчик!
Императрица перебила его:
— Нет, девочка, просто вы хотите обмануть меня!
Доктор поднял новорожденного и предъявил присутствующим «неоспоримые доказательства принадлежности младенца к мужскому полу».
Все зааплодировали.
Тогда император, вдохновившись увиденным, вскочил и ринулся в зал, где томились придворные.
— Мальчик! Родился мальчик! — кричал он. Вне себя от радости, он бросался к попадавшимся ему навстречу людям и целовал их в обе щеки.
Их напуганный вид немного отрезвил его. Он смущенно пробормотал:
— Я не смогу расцеловать каждого. Но я благодарю всех за оказанное мне внимание.
И, утирая слезы, он вернулся в комнату императрицы.
Казалось, этой сценой и завершится буффонада. Но не тут-то было.
В четыре часа месье Фульд, министр Императорского Дома, объявил, что он закончил составление свидетельства о рождении принца. Он обернулся к первому наследному принцу Наполеону и поклонился ему.
Но тот был в крайне дурном расположении духа. До последнего момента он надеялся, что Евгения родит девочку. Появившийся на свет мальчик отнял у него право на наследование престола, навсегда лишил его возможности занять трон.
Надувшись, он отказался подписать составленный акт.
Ошеломленный месье Фульд настаивал, говоря, что подпись Его Светлости совершенно необходима. Но Его Светлость топал ногами и мотал головой:
— Нет!
Неожиданно для всех он взял ноги в руки и рванул прочь из зала.
Эта нелепая сцена имела столь же экстравагантное продолжение. Принц Мюрат, Морни, Фульд и Барош, председатель Государственного совета, устремились за беглецом, крича:
— Ваше Сиятельство! Ваше Сиятельство! Подпишите!
Но тот, несмотря на свою полноту, сумел оторваться от преследователей. В конце концов запыхавшаяся компания ворвалась в небольшой зал, где дремала принцесса Матильда. Проснувшись от шума, она испуганно таращила глаза:
— Что здесь происходит?
Месье Фульд пояснил, старательно подбирая выражения, что Его Сиятельство отказывается подписать свидетельство о рождении наследного принца. Она пожала плечами:
— Не кажется ли вам, брат мой, что от того, подпишете вы эту бумагу или нет, в сущности, ничего не изменится? Родился наследник престола. И тут уж ничего не поделаешь.
Принц Наполеон взял из рук месье Фульда перо и тут же посадил огромную кляксу на протянутую ему бумагу.
Месье Фульду пришлось довольствоваться этой своеобразной подписью.
Графиня Кастильская ликовала, узнав о рождении наследника престола. Она считала, что теперь император будет свободен от забот, связанных с беременностью Евгении, и сможет уделять все время ей.
Самоуверенность Вирджинии отныне не знала границ.
Она появлялась во дворце в платьях со столь рискованным декольте, что однажды вечером полковник де Галлифе, разглядывая ее почти целиком обнаженную грудь, сказал:
— Ну, эти бунтовщицы порвут любую узду. Но берегитесь, графиня, пройдет совсем немного времени, и многим мужчинам покажется тесной их одежда!
В ответ на эту игривую реплику графиня улыбнулась. Она снисходительно относилась к самым фривольным шуткам.
Как-то вечером у мадам де Пуртале Вимерцати протянул ей бонбоньерку, полную конфет, со словами:
— Графиня, нравится ли вам сосать?
— Сосать что? — заливаясь смехом, спросила Вирджиния.
Свидетели этой беседы, привыкшие к двусмысленностям, были тем не менее сильно сконфужены.
Майским утром 1856 года Вирджиния проснулась в дурном настроении. Отбросив простыни из черного шелка, она встала, сняла ночную рубашку и, обнаженная, подошла к большому зеркалу. Она с любовью разглядывала свое тело, к которому мечтали прикоснуться все мужчины, бывавшие при дворе: груди, вздымающиеся к небу, плоский живот, безупречной формы ягодицы, спину, «курчавый куст»… Вздох сорвался с ее губ.
На календаре было 9 мая. Ровно четыре месяца назад она впервые увидела императора, но его вожделение по-прежнему выражалось лишь особым блеском в глазах, тем, что он крутил ус и то и дело заливался краской. Ни разу он не пытался заманить ее в спальню. Более того: по отношению к ней он ни разу не позволил себе ни одного конкретного красноречивого жеста, который любая женщина восприняла бы как большую честь…
Вирджиния, наслышанная о женолюбии французского императора, чувствовала себя задетой.
Что нужно было предпринять, чтобы преодолеть удивительную сдержанность императора? Вирджиния избрала самый простой путь — показать, что она наделена не только прекрасным лицом, но что все ее тело — лакомый кусочек, достойный внимания императора.
Не привыкшая к полумерам, графиня Кастильская решила отправиться в Тюильри в платье, которое не стало бы скрывать все достоинства ее тела.
