Роберт Стивенс - Тайна королевы Елисаветы
Он хотел прибавить, но потом только подумал про себя: вернее, что пьесы Шекспира будут помнить скорее потому, что в них некогда участвовал такой знаменитый актер, как Бурбедж.
— Почему ты так молчалив, Гель Мерриот? — заметил Шекспир, обращаясь к своему юному другу и стараясь переменить разговор: — ты смотришь на облако дыма от своей трубки, будто наблюдаешь в нем какие-то особенные видения?
— Да, конечно, я вижу в нем чудное видение, — оживленно заговорил Мерриот, очень довольный тем, что наконец-то он может высказаться. — Я жалею, что не обладаю твоим поэтическим талантом, иначе я описал бы его в стихах. Боже мой, какое лицо, глаза ее прожгли мою душу, купидон сыграл со мной плохую шутку.
— Ты разве успел влюбиться со вчерашнего дня? — спросил Шекспир.
— Я влюбился сегодня в четыре часа дня, — ответил Гель.
— Но в таком случае ты мог видеть ее только издали?
— Увидеть ее это значило влюбиться в нее. Выпейте со мной за ее здоровье, господа, и за мою любовь.
— Если хочешь, мы выпьем, даже за ее нос, за рот, за щеки, — сказал Слай, приводя в исполнение свои слова.
— Не воображай, что это — любовь, юноша, — сказал Флейтчер, — любовь зарождается не так быстро.
— Нет, это может быть и любовь, — заметил Шекспир. — Любовь похожа на пламя, одна искра, и огонь вспыхнет совершенно неожиданно. Если дело ограничится только этой искрой, то, конечно, огонь скоро потухнет, но если получится новый материал топлива, новые встречи и взгляды, то пламя разрастется и превратится в божественный огонь, согревающий сердце и душу. Если топлива окажется чересчур много или слишком мало, или поднимается противоположный ветер, то, конечно, пламя это погаснет. Искра воспламенила нашего Геля, но будет ли гореть пламя его любви, или нет, это уже покажет будущее.
Гель объявил, что если возможно погасить огонь в его груди, то только при помощи вина; все друзья его согласились с этим и потребовали другой бочонок. Гель пил больше всех, но чем больше он пил, тем яснее представлялась незнакомка его очам, ему казалось, что она незримо присутствует тут же, и он говорил, услаждая себя мечтой, что она слышит каждое сказанное им слово.
Он не успел оглянуться, как уже актеры заговорили о том, что пора и по домам; за большинством из присутствующих пришли уже слуги, так как в те времена необходим был надежный эскорт, чтобы безопасно ходить по улицам Лондона в такой сравнительно поздний час. Но Гель, живший в одном доме с Шекспиром, вовсе не был еще расположен идти спать. Шекспир, хорошо знавший, что юноша сумеет в случае нужды постоять за себя, не препятствовал его желанию еще пображничать и тоже ушел домой; остались только Мерриот и Слай, который был еще не прочь выпить бутылочку, другую. Но, наконец, и Слай решил, что пора идти спать. Так как он едва уже держался на ногах, Гель проводил его до дверей дома, где он жил и затем, когда друг его исчез, он остался совершенно один среди пустынной узкой улицы, обдумывая, где бы найти себе компаньонов, чтобы весело провести остаток ночи.
Спать ему еще не хотелось, а между тем в кармане его не было теперь ни одного пенни, так как остававшиеся у него три шиллинга он уже давно спустил в «Морской Деве»; оставалось теперь искать таверну, где бы ему поверили в долг; к сожалению, таковых было очень немного, и поэтому он отправился наобум искать счастья.
Покачиваясь и шатаясь, он прошел таким образом несколько улиц, не обращая внимания, куда идет, и только загибая за угол, когда доходил до конца улицы. Он шел медленно, не торопясь, и вдруг услышал за собой быстрые шаги, очевидно, догонявшие его; он также быстро спрятался за выступ стены и приготовил свой кинжал и рапиру. Из темноты вынырнули два подозрительных оборванца, внимательно осмотрели его при свете фонаря и, очевидно решив, что на него не стоит тратить время, прошли куда-то дальше.
Гель пошел дальше, тщетно поглядывая, не увидит ли он где-нибудь в тавернах свет; везде, однако, было уже темно, и он напрасно стучал в знакомые ему двери, никто не отворил ему. Наконец он дошел таким образом до таверны «Дьявола», где иногда засиживался до поздней ночи Бен Джонсон, тоже любивший бродить по ночам. При мысли об этом человеке Гелю вдруг страстно захотелось очутиться в его обществе, он забыл даже про его злые эпиграммы и сатиры, направленные на его благодетеля — Шекспира.
Долго стучал он в дверь таверны, и наконец слуга открыл ее. От него он узнал, что Джонсон действительно наверху, и послал сказать ему, что желает его видеть. Несколько минут спустя, его впустили в таверну и провели в комнату, где сидел сам Джонсон, огромного размера некрасивый человек. Он сидел в большом кресле по одну сторону четырехугольного стола и разговаривал с группой господ в самых разнообразных костюмах и в разных стадиях опьянения от выпитого вина. Он поздоровался с Гелем довольно приветливо, хотя и отеческим тоном, указал ему на стул рядом с собой и спросил, как поживает Шекспир. Несмотря на соперничество на литературном поприще, оба эти человека были связаны самой тесной дружбой и глубоко уважали друг друга. Появление Геля сразу заставило перейти разговор на сегодняшнее представление «Гамлета», которое видели многие из присутствующих.
Один из молодых людей, выпивших больше, чем следовало, стал насмешливо отзываться об этой пьесе. Гель горячо принялся возражать ему. Оба вытащили свои рапиры, и так как их разделял стол, Гель вскочил на него, чтобы скорее добраться до своего противника. И только быстрое вмешательство Джонсона, тоже вскочившего на стол и вставшего между двумя противниками, остановило кровопролитие. Но так как за молодого человека вступилось большинство присутствующих, и в комнате поднялся такой шум, что прибежал сам хозяин, решено было выпроводить Мерриота из таверны. Несколько минут спустя, он очутился опять один в темноте на улице.
Тут только он заметил, что с ним нет его рапиры, ее вырвали у него в пылу борьбы, вызванной его удалением. Желая во что бы то ни стало вернуть свою рапиру, он принялся изо всех сил стучать рукояткой своего кинжала в дверь и кричать во все горло, чтобы ему возвратили его оружие, но на крики его никто не обращал внимания, и дверь оставалась закрытой. Страшно обозленный, он бросился бежать по улицам, в надежде найти какую-нибудь шайку воров или бродяг, которые помогли бы ему взломать дверь таверны. Но вино, выпитое им в этот вечер, оказало свое действие теперь, и поэтому, когда он вдруг с разбегу наскочил на какого-то человека на улице, он был так ошеломлен этим, что даже забыл, зачем и куда он бежал.
— Что за черт! — крикнул ему встречный и потом, переменив вдруг тон, воскликнул, — как это ты Мерриот! Вот приятная встреча, возьми свои два шиллинга и никогда не смей говорить, что Кит Боттль не платит своих долгов. Я только что проводил своего юного друга до его квартиры, это лучшее, что я мог сделать для него. Но что ты делаешь тут, Мерриот? Пойдем-ка лучше со мной на улицу Тернбуль, так есть один домик, где всегда радостно приветствуют Кита Боттля. Последнее время, правда, я впал там в немилость, но в настоящее время в карманах у меня опять звенят деньги, и нас примут с распростертыми объятиями.
