Екатерина Мурашова - Танец с огнем
– Все интересней и интересней… – качнул головой Иван Карпович, раздвинул пальцем усы и с очевидным удовольствием отправил в рот очередного моллюска. – А муж значит, в отъезде. Покинул решительно жену и маленькую дочурку…
– Любовь Николаевна, как вы, наверное, уже поняли, весьма своеобразная личность…
– Да-с, своеобразия отменного… Но такая красивая женщина с такой демонической судьбой просто не может быть одна. Кто же нынче ходит у нее в любовниках? Укажите осторожно пальцем, мне любопытно…
– Не могу знать наверняка, но как будто бы никто…
– Да не может того быть! Любовь Николаевна очевидно страстная натура и бесконечно далека от сословия кисейных барышень… Неужели тот крестьянин?! Или, может быть, все-таки врач, ваш ученик? … Кстати, вон они, кажется, вместе куда-то уходят…
– Нет, нет, Иван Карпович, это совершенно невозможно! Аркадий Андреевич приехал в Синие Ключи первый раз за этот год, и я сам, лично, с трудом уговорил его принять приглашение Любовь Николаевны… А ваше предположение насчет Степана – и вовсе смехотворно. Он здесь на особом положении, это верно, но он всего лишь работает в усадьбе, соблюдая при том, конечно, какую-то свою выгоду…
– Как хотите, любезный Юрий Данилович, но я никогда не поверю в полноценное превращение «бешеной Любы» (именно под такой кличкой она когда-то была известна среди соседей) в стопроцентно бесстрастную светскую даму. Особенно после того, что вы мне рассказали о ее дальнейшей судьбе. Где-то она непременно должна находить разрядку для своего темперамента… И – уж поверьте старику – находит.
– Вы так полагаете? – с тревогой переспросил Юрий Данилович. – И даже как будто знаете наверняка?
– Я это определяю по ее глазам – в них почти нет того скачущего электричества, которое так присуще многим современным молодым женщинам. Иногда складывается впечатление, что их ум и их чувства развиты для какой-то другой жизни, еще не существующей в реальном мире… И проще всего этот разрыв, эту неудовлетворенность, конечно, разрешает любовная связь, адюльтер… Думаю, что и Любовь Николаевна пошла этим путем. А нам с вами осталось только угадать имя…
– Боюсь, что для Любы Осоргиной это было бы слишком просто, – нахмурившись, возразил Юрий Данилович. – Но в ваших словах несомненно есть рациональное зерно. Вы, признаюсь, встревожили меня, и я теперь понимаю, что и сам помышлял о чем-то подобном, не умея или не решаясь облечь это в конкретную форму… Я в какой-то степени чувствую свою ответственность за Любовь Николаевну и не отказался бы знать, где же и в какой именно форме она находит выход своим страстям…
– Любопытно, безусловно, любопытно, но кто же нам, старикам, скажет? – усмехнулся Иван Карпович, взял с подноса проходящего мимо их столика лакея бокал и сразу отхлебнул изрядный глоток. – Испробуйте, любезный Юрий Данилович, как я понимаю, божоле, к устрицам идет превосходно…
* * *Начинало смеркаться. Воздух между деревьями стал золотым и материальным. Волосы Люши казались присыпанными солнечной пыльцой. Мнилось: если потрогать их пальцем, палец начнет также мерцать.
– Смотрите, Аркадий Андреевич! – Люша указала на лист липы. – Вот эта желтая букашка так прыгает, что просто с ума сойти.
Тонкий палец с розовым ногтем качнул лист. Крошечное насекомое взвилось с сухим щелчком и скрылось в листве.
– Согласен, удивительно, – подтвердил Арабажин. – Интересно, на какой химической основе…
Люша потаенно улыбнулась и, вдруг подняв обе руки, обернулась вокруг себя.
– Вы ни разу не пригласили меня танцевать…
– Вам повезло: я отвратительно танцую, не попадаю в ритм и наступаю на ноги. Когда-то сестра пыталась меня научить, но не преуспела совершенно. Да, впрочем, я и вас не видел среди танцующих…
– С вами я, пожалуй, пошла бы, – еще один оборот вокруг себя, пыльца с волос взлетает золотистым облачком вокруг белого лица и темных кудрей.
– Любовь Николаевна, после рождения дочери вы просто невыносимо похорошели, – не удержавшись, мрачно констатировал Арабажин. – А ведь прежде, подростком, были вполне дурнушкой. Интересно…
– …На какой химической основе? – улыбаясь, подхватила Люша и добавила уже серьезно. – Это просто, Аркадий Андреевич. Глядите. Главное: вот все это – желтая прыгучая букашка, береза в густом темном платье, стрекоза, что охотится над речкой, поля, перелески, вон тот парящий орел – все это принадлежит мне. И я принадлежу этому. И потому, что все это у меня есть… поэтому я всегда, каждую минуту знаю, чувствую, как абсолютно правильно все устроено в мире. Я не получила никакого религиозного воспитания и не могу судить наверняка, но почему-то думаю, что истинно верующие люди называют это чувство, это ощущение Богом, Божественным присутствием во Вселенной.
Аркадий почему-то почувствовал себя задетым.
– Абсолютно правильно устроено? А как насчет того, что именно в этом куске пространства, единение с которым вы сейчас так поэтично описали, несколько лет назад убили вашего отца, живьем сожгли вашу воспитательницу, вы сами чудом избегли гибели. Потом солдаты пороли и вешали крестьян… Это все тоже правильно?
– Конечно! – к удивлению Аркадия быстро сказала Люша. – Отец был сам виноват. Он был еще жив, но больше не хотел видеть, слышать, думать мир. Мир не раз и разными способами предупреждал его, а потом… Няня сама не захотела бы жить после смерти отца, я знаю, она мне это сказала. Крестьяне просто расплатились за то, что сделали. Это как на рынке, когда цена известна заранее. А я… я была неправильной, неполезной, я нарушала что-то… но во мне было много сил и правильно устроенный мир дал мне шанс: попробовал меня на излом. Я должна была измениться или погибнуть. Я выжила и изменилась. Причем не один раз. Думаю, с этим вы согласитесь.
– Соглашусь. Вы поклонница Ницше?
– Не понимаю, о чем вы. А вы понимаете, о чем я говорю?
– Пожалуй, могу понять, но решительно не могу почувствовать. Единение с березами и букашками все же превыше моих возможностей. Букашка принадлежит мне? Я принадлежу букашке?
– Но это же очень просто. Глядите! – Люша улыбнулась Аркадию чуть кривоватой улыбкой, шагнула к берегу ручья, быстро нагнулась над водой и показала ему большую улитку в спиральном домике, которую она держала двумя пальцами. – Видите, я, огромная и страшная, ее схватила, и она захлопнула домик крышечкой. Она живет в воде, воздух ей вреден. Сейчас я верну ее домой. Ну глядите же! Видите, как она осторожно выглядывает, щупает камень, медленно проверяет, миновала ли опасность… Разве вы не можете прямо сейчас на несколько мгновений стать ею? Таким влажным, медленным, маленьким и тяжелым. Вы медленно думаете, вокруг вас теплая, мутная, родная вода…
