Екатерина Мурашова - Танец с огнем
– Да, так! – согласился Филипп. – Я и сам до времени никому не скажу, какой я Синеглазке подарок приготовил.
– Конечно, конечно, – поспешно согласился Мартын и добавил, чтобы отвлечь безумца от фантазий о сказочной невесте. – Готовься, Филя, скоро истопим баню и мыться-стираться пойдем. К бабам, к ним вонючим козлом даже и приближаться не стоит – погонят враз.
– А ты меня веником стегать будешь? – напряженно осведомился Филипп (банные процедуры он и боялся и любил одновременно).
– Не без того, Филя, не без того, – усмехнулся Мартын и пробормотал себе под нос. – Только это уж не я буду…
* * *Низкие солнечные лучи наискосок проходили между стволами деревьев, окрашивая все в неправдоподобно яркие оттенки. Играл оркестр. Между липами околдованно танцевали пары. Белые платья дам казались розовыми, как перья фламинго.
Откуда-то снова появилась Любовь Николаевна в сопровождении Камиши. Молодые женщины не танцевали, но стояли, склонившись над ручьем, и Любовь Николаевна указывала подруге на что-то явно интересующее обеих.
Поодаль профессор Юрий Данилович Рождественский сидел в кресле, выставленном почти на берегу ручья, и беседовал с Иваном Карповичем – сибирским золотопромышленником и владельцем усадьбы Торбеево.
Иван Карпович был стар и краснолиц. Он ловко и с удовольствием ел с тарелки устриц, отрывая их пальцами и брызгая кислотой из сжатой в кулаке половинки лимона.
– Изрядно! – похвалил он и окинул внимательным взглядом склонившуюся над водой Любовь Николаевну. – Вот эдакого у нас в Сибири нету… – нельзя было понять, что он имеет в виду: женщину или поедаемые им устрицы. – Я, понимаете ли, несколько лет по своим обстоятельствам жил за Уралом и, похоже, кроме российской революции, пропустил еще много интересных здешних событий… Но какая все-таки получилась женщина! Просто не оторвать глаз! А ведь считалась в округе умалишенным ребенком… Как же это все вышло? Вы не можете мне толком пояснить, любезнейший Юрий Данилович? А то я приехал – попал с корабля, точнее с поезда прямо на бал, изумился всему, спрашиваю, и все, даже вроде бы хорошо знакомые мне соседи и оба моих управляющих – бывший и нынешний, что-то темнят, пропускают, отводят глаза. Причем разные люди путаются в разных же местах. Что за тайны мадридского двора? Какой-то заговор?
– Никакого заговора нет, – Юрий Данилович качнул тяжелой головой. – История, конечно, дикая, но вполне укладывающаяся в рамки материалистической науки и российской социальной действительности. Извольте, расскажу все по порядку, коли вам интересно. Но в каком году вы уехали в Сибирь?
– Практически на рубеже веков, осенью 1901 года.
– Понятно. Так вот. Осенью 1902 года здесь, в Синих Ключах произошел бунт, усадьбу сожгли, моего друга Николая Павловича Осоргина убили. Считалось, что его дочь Люба тоже погибла в огне пожара вместе со своей нянькой.
– Я почему-то хорошо помню эту няньку, – прервал профессора Иван Карпович. – Хотя и видел ее всего пару раз. Толстая, неповоротливая, с суровым лицом и умными выцветшими глазами. Все время крестилась и поминала бога. Как ее звали? Таисия? Прасковья?
– Ее звали Пелагея. Как я понимаю, когда-то бесконечно давно она была пассией Николая. И фактически с самого начала и до своего конца воспитывала Любу. Так вот. После гибели Николая усадьбу унаследовал его воспитанник Александр Кантакузин. Но на очень странных правах. В завещании Осоргина помимо прочих, вполне разумных частных распоряжений было сказано, что Синие Ключи и все немалые активы он оставляет несуществующим совместным детям своей дочери и воспитанника. Любе на момент ее предполагавшейся гибели было 12 лет, Александру 19.
– В чем же смысл? Я имел дела с Осоргиным, собственно, он ведь и продал мне Торбеево. Впоследствии мы разорвали отношения и у меня имелись к нему свои личные счеты, но следует признать – дураком он никогда не был.
– Спросить у покойника нельзя, но по общему мнению Николай пытался таким образом использовать своего воспитанника и сформировать нормальное будущее для ненормальной дочери. Бунта и пожара он предположить, конечно, не мог, хотя если бы немного поразмыслил… В общем, Николай Павлович и Пелагея погибли, а Люба, напротив, выжила. Спас ее из огня, как я понимаю, крестьянский мальчик, друг ее детства. Дальше действительно непонятно, но это вовсе не заговор молчания, как вам показалось, а всего лишь – результат невежества нынешней науки касательно невероятно сложных процессов, протекающих в человеческом мозгу. Видимо от пережитого потрясения, у Любы сначала случился шок и амнезия, а потом, напротив, наступило выздоровление от ее детских психических проблем. Девочка не вернулась в усадьбу, где погибли оба родных для нее человека, а наоборот, бежала прочь так долго и сильно, что оказалась аж в самой Первопрестольной. Там она взяла другое имя и жила на Хитровке вплоть до революционных событий девятьсот пятого года, в которых она, как я понимаю, даже принимала самое непосредственное участие.
– Потрясающе! – воскликнул Иван Карпович и, сочно причмокнув, проглотил еще одну устрицу. – Эта молодая женщина, хозяйка усадьбы и бала – ребенком сражалась на баррикадах?!
– Да. А еще, чтобы выжить на Хитровке все эти годы, она воровала, мошенничала и по-видимому занималась проституцией, – сухо дополнил Юрий Данилович, в котором романтический порыв престарелого золотопромышленника явно не нашел отклика. – Именно в дни московского мятежа ее случайно вытащил из самого пекла мой студент, теперь уже практикующий врач – Аркадий Андреевич Арабажин (все эти события подробно описываются в романе «Пепел на ветру» – прим. авт.).
– Это вон тот – сумрачный, квадратный, неуклюжий? – Иван Карпович прищурился и указал толстым пальцем. – Судя по тому, как подпрыгивает его партнерша, он то и дело наступает ей на ноги…
– Практикующим врачам редко доводится плясать на балах, – немедленно вступился за коллегу Юрий Данилович. – Времени, знаете ли, не достает. А Аркадий Андреевич мало того, что талантливый вдумчивый клиницист, он еще и серьезно увлечен эпидемиологией, на благотворительной основе работает по профилактике детских эпидемий в рабочих поселках…
– Помилуйте, драгоценный Юрий Данилович! – Иван Карпович шутливо поднял вверх руки. – Я никоим образом не покушаюсь на врачебные таланты вашего подопечного. По вашим рекомендациям уверен – смело могу доверить ему здоровье своего желудка или селезенки. Но танцует он при том все равно – прескверно!..
