Тоска Ли - Царица Савская
Алмаках, бог громового быка и лунного цикла, которому я много лет назад поклялась отдать свою жизнь.
Саба нашла меня в моих снах. Саба нашла меня здесь. Я оставила Сабу позади, но Саба никогда не оставит меня.
И теперь я вижу, что часть меня, более мудрая, чем мое бодрствующее сознание, готовилась к подобному будущему изначально.
Где-то снаружи пронзительно запела мухоловка.
Я закрыла глаза.
— Ты спросил меня, что тебе нужно сделать.
— Да. Назови это!
— Если я стану царицей, я никогда за тебя не выйду. Потому что, если мы поженимся, до конца жизни я буду терзаться сомнениями. А я хочу хоть немного надежности в этом мире. И оттого знай, что ты никогда не станешь моим мужем, не станешь царем. Что ты на это ответишь?
— Что ты станешь лучшей царицей, чем все правившие до тебя.
Я уронила голову ему на плечо. Макар обнял меня с необычайной нежностью. И выдохнул, долго и судорожно, словно все время до этого ждал, затаив дыхание.
— Останься со мной, — попросила я.
— Я буду служить тебе до конца своих дней.
Час спустя я вышла из комнаты, думая, что покидаю ее навсегда. Я не была царицей. Еще не была. Но не была больше и царевной, как прежде. В то утро я взошла на корабль на краю узкого моря и вновь приняла имя, под которым меня знала Саба: Билкис.
Так завершились дни моего забвения. Мне было восемнадцать лет.
Глава третья
Стоило лишь зажмуриться, и мне казалось, что я чувствую аромат плачущих ладаном деревьев. Говорили, что запах Сабы долетает до моряков в Красном море, а то и дальше, к южному проливу. Здесь, в долине Маркхи, почти что верилось в подобные сказки.
— Царевна.
Я открыла глаза и увидела шатры и верблюдов двенадцати сотен соплеменников, расположившихся на краю великой пустоши.
Небо над головой кипело тучами и все же удерживалось от дождя.
Это был знак от Алмакаха, как было сказано несколько дней назад на южной прибрежной равнине. Там мой жрец, Азм, отправившийся со мной из Пунта, принес в жертву верблюда — потери которого мы не могли себе позволить, а оттого особо ценного для Алмакаха.
Макар, ехавший рядом со мной, указал в сторону. Всадники на северном краю долины.
— Поехали, — сказала я, заново повязывая вуаль. И направила своего верблюда в сторону гор.
Покинуть Сабу или войти в нее означало рискнуть всем — путь лежал через коварные горы и раскаленный ад прибрежной равнины, под хохот бабуинов в лесах; через океан песка в безбрежной восточной пустоши, кладбища неисчислимых орд неудачливых захватчиков. Единственным проходимым путем был северный, через оазис Джауфа, а затем — лишь с помощью родственных либо дружественных племен или богатств для торговли… или же южный, от морского порта по долинам, а затем лишь на корабле.
Колыбель Сабы — и ее богатства — хранило отнюдь не море, а непроходимые горы и пески.
Я плакала, когда мы высадились в южном порту. Не от облегчения, хотя наша компания сумела пересечь море до начала дождей и нас встретило южное племя Уррамар, обеспечив необходимыми припасами и верблюдами. А оттого, что я не думала, что когда-нибудь снова буду так рада вновь увидеть высокие горные хребты Сабы.
Макар был прав. Я когда-то любила Сабу. И теперь, как вернувшаяся возлюбленная, я сломалась при первой же встрече.
Но мое возвращение дорого мне обошлось. Как только мы вошли на горные пути Катабана, Садик вернулся ко мне в кошмарах, впервые за долгие годы. Я металась на постели, в поту, содрогаясь под шерстяными одеялами на холоде поздней весны.
— Убирайся! — сказала я в ночь, когда Макар проснулся и попытался меня утешить. Я вышла за ним из шатра всего лишь пару минут спустя, и меня стошнило на землю.
Хагарлат преследовала меня на высоких плато, а мрачное лицо отца являлось во время спуска в великую долину Бай- хан. И хотя Макар простил мне вспышку злости, с тех пор он ко мне не прикасался.
Я была вне себя. Пунт стал землей теней за узким морем, а Саба приветствовала меня демонами. Поэтому я рвалась вперед, в единственном доступном мне направлении: на север, к столице.
В тот самый миг, когда мы добрались до края лагеря, что- то перелетело горную гряду, отчетливо виднеясь на фоне мрачного неба. Я прищурилась, всматриваясь в ленивое парение грифа, а тучи все продолжали бурлить.
В лагере воздух звенел от наречий различных племен, резких и рокочущих, словно раскаты грома за горизонтом. Вожди оживленно совещались под навесом палатки командования.
Сверкали молнии, вспышками озаряя горизонт. Но в самой долине воздух был до странности неподвижен.
Один за другим вожди замолкали, глядя, как я приближаюсь к палатке.
Среди них оказался некто новый, едва ли на несколько лет моложе моего отца, и за миг до того он вел крайне оживленную беседу с Кхалкхарибом.
Двенадцать пар подведенных сурьмой глаз одновременно смерили меня взглядом. Запнулась ли я, шагая к ним, замедлился ли мой шаг? Как они восприняли меня, эти люди, не знающие обо мне ничего, кроме моей родословной? Видел ли кто- то из них во мне царицу — или только инструмент укрепления собственной власти?
Я оглядела их всех по очереди, последним оценив новоприбывшего.
— Это Вахабил, — сказал Кхалкхариб. — Его племя родственно твоему.
Последние слова он мог бы и не говорить, я сразу же узнала древнюю вспышку богини Шаме на рукояти его кинжала. И приветствовала его как родственника, прикоснувшись своим покрытым вуалью носом к кончику его носа. Он был коренастым, едва ли выше меня, с необычайно светлыми глазами и клочковатой бородой, которая не могла скрыть обвисшие щеки.
— Мои люди ждут в соседней долине, — сказал Вахабил.
— Вы принесли вести от моей родни? Я надеялась получить…
— Прибыл гонец из Мариба, — прервал меня Кхалкхариб.
Я взглянула на него, затем медленно повернулась к Вахабилу.
Сердце заколотилось в груди.
— Ваш царственный отец мертв, — сказал Вахабил. — Хагарлат усадила своего сына на алебастровый трон. Мы отказали ему в верности. Твои родичи продолжают собираться в Сирвахе.
Тишина.
Вахабил медленно склонился вперед, положил руки на колени.
— Слава царице!
Кхалкхариб формально повторил ритуал, за ним Набат и люди из Амана. А затем Ята, вожди Уррамара и Авсана, вожди других племен Восточного Хадрамаута, которые присоединились к нам на прибрежной равнине, и четверо тех, названия чьих племен я внезапно забыла. Один за другим они склонялись передо мной, и их бормотание повисало в застывшем воздухе.
За пологом те, кто стоял достаточно близко, чтобы все видеть и слышать, закричали и двинулись вперед, группами, волнами, их приветствие взлетело к мрачному небу, вознося мое имя к тяжелым тучам.