Барбара Картленд - Спасенные любовью
Несмотря на то что сам Торн был другом многих роялистов и был приближен к самому вице-королю, Мануэлла примкнула к тайному революционному кружку, который активно готовил переворот против испанской короны, причем проявляла завидную смелость, не раз подвергая себя смертельному риску.
Пряча под свободную национальную одежду бунтарские прокламации, отпечатанные в подпольной типографии, она ночью ходила по улицам города и бесстрашно расклеивала их на стены домов. Когда однажды муж Мануэллы обнаружил эти листовки, его гневу не было предела. Как иностранец, он старался не вмешиваться во внутренние политические дела Перу, а как коммерсант — тем более не поддерживал освободительных идей революции, так как они могли помешать его бизнесу.
Однако когда в прошлом году войска генерала Сан-Мартина промаршировали по освобожденной Лиме, Мануэлла в числе ста двенадцати женщин, принимавших участие в подпольной работе, получила заслуженную награду.
Сам Сан-Мартин украсил ее грудь орденом Солнца, приравненным к ордену Почетного Легиона, при этом он сказал:
— Этот орден — символ благородства и смелости свободных граждан новой республики.
Неудивительно, что теперь, вернувшись в Кито через семь лет, Мануэлла могла высоко держать голову и не опускать глаза перед жителями города, ведь никто не посмел бы вспомнить ее былой позор.
Мануэлла нанесла визит Каннингхэмам, как только они приехали в Кито. Сэр Джон не очень-то одобрял независимость Саенз и ее участие в освободительном движении, тем не менее как мужчина был пленен ее красотой. Лючия же была просто без ума от нее: прежде она никогда не встречала такой живой, пылкой и необыкновенно привлекательной молодой женщины.
Ее продолговатое лицо, кожа, гладкая, как алебастр, темные волосы, убранные в тяжелое кольцо вокруг головы, — все в ней было так прекрасно, что Лючия не могла оторвать от нее взгляда. В темных глазах Мануэллы нередко вспыхивали озорные искорки. У нее была обезоруживающая улыбка, а полуоткрытые чувственные губы не смогли бы оставить равнодушным ни одного мужчину, будь то юноша или старик.
Совсем недолго пробыла она у Каннингхэмов, но оставила неизгладимый след, как райская птичка, залетевшая к ним в дом.
Такой была Мануэлла Саенз (все звали ее только так, хотя ее законная фамилия была Торн), молодая женщина, которая слыла первой красавицей города.
— Я хотела бы понравиться генералу Боливару! — говорила Кэтрин, вертясь перед зеркалом. — Я слышала, что он замечательный танцор. Подумать только, я буду танцевать с человеком, который завоевал целый континент и наголову разбил испанцев!
— Не совсем наголову, — тихо поправила ее Лючия. — Я слышала, что остатки испанской армии снова комплектуются где-то в горах и собираются вернуть то, что они потеряли.
— Ну и что? Генерал выиграет еще одно сражение, я уверена в этом. Когда генерал приедет к нам на праздник, мы не будем разговаривать с ним о войне, найдутся другие, более важные темы.
Лючия хорошо знала свою сестру, поэтому ей не нужно было уточнять, что она имела в виду под словами «более важные темы». Кэтрин мечтательно прикрыла глаза, затем снова внимательно всмотрелась в свое отражение в зеркале. Лючии пришло в голову, что Боливар действительно может влюбиться в ее сестрицу. Интересно, а как бы отнесся к ней дон Карлос? Отец довольно часто говорил, что испанцы очень импульсивны и безумно любят красивых женщин, а Кэтрин была, без сомнения, необыкновенно красива.
Старшая сестра мучительно долго выбирала, как ей украсить платье к предстоящему балу. Наконец она решила отказаться от шнуровки и украсить платье живыми лилиями и зелеными листьями камелий. Лючия пришла к выводу, что у Кэтрин будет один из самых лучших нарядов на празднике. В этом платье Кэтрин выглядела изящной и необычайно привлекательной, так что ее невозможно было не заметить.
— Тебе не помешало бы взять несколько уроков испанского, — посоветовала Лючия. — Ты же можешь сказать не больше трех слов, да и то с неправильным произношением.
— А разве это так важно? Большинство аристократов изъясняются по-французски, и этого вполне достаточно.
Лючия не нашлась что ответить. Их мать настойчиво советовала обеим дочерям изучать иностранные языки. Поэтому Лючия разговаривала по-французски, по-испански и немного по-итальянски. Кэтрин же не утруждала себя этим занятием и относилась к изучению иностранных языков несерьезно, как, впрочем, и к другим наукам. Любое дело ей быстро надоедало, и она бросала его где-то на полдороге. Даже будучи маленькой девочкой, она хваталась за любое занятие, лишь бы не учиться. Кэтрин прогуливала все уроки подряд, предпочитая играть с друзьями в лесу или прятаться в таких местах, где их не могли найти и заставить заниматься.
Уже на корабле Лючия поняла, что ей придется освежить свой испанский язык во время путешествия. К счастью, один из пассажиров, довольно пожилой человек, с удовольствием согласился давать ей уроки.
Каждая книга из судовой библиотеки, написанная по-испански, обязательно побывала у нее в руках. Поэтому теперь Лючия не только свободно изъяснялась, но и применяла редкоупотребляемые слова и сложные выражения, приводя в восхищение даже представителей старых испанских семей.
— Я думаю, что людям совсем не нужно слушать меня, — заявила Кэтрин, словно прочитав мысли Лючии. — Они смотрят на меня, и этого им достаточно.
Безусловно, в этих соображениях старшей сестры была доля правды: ее золотые волосы так блестели на солнце, оттеняя белую гладкую кожу, что делали Кэтрин похожей на прекрасную нимфу, вышедшую из моря, или на спустившуюся из-под облачного поднебесья Олимпа богиню.
— Ты действительно прекрасна, Кэтрин, — восхищенно прошептала Лючия.
— Я знаю, — согласилась та. — Разве это не счастье?
Прошло еще несколько дней, и город, полностью готовый к празднику, замер в томительном ожидании. Каждый по-своему переживал предстоящую встречу с Боливаром. Однако Лючию это почти не интересовало, ее мысли все время возвращались туда, в павильон, где лежал дон Карлос. Несомненно, он окреп за последние дни, но до сих пор не приходил в сознание… Он не узнавал никого, кто заботливо ухаживал за ним. Лишь иногда дон Карлос открывал глаза и невидящим взором смотрел в потолок. Временами он начинал что-то бормотать, но понять его было невозможно.
— Это все из-за раны на лбу, — уверенно сказала Жозефина, — слишком уж она глубока. Жаль! Если бы мы могли вызвать доктора, он, возможно, сумел бы что-то сделать для больного.
— Ты что, думаешь, он все время будет… Всегда будет таким, как сейчас? — с тревогой спросила Лючия.
