Жюльетта Бенцони - Драгоценности Медичи
– Кто там?
Затем, когда Альдо снял шляпу и отступил на шаг от стены, художник воскликнул:
– О! Какой приятный сюрприз! Морозини?
– Да, мэтр. Это я!
– Подождите! Я сейчас спущусь и открою вам! Служанка ушла за покупками.
Через несколько секунд дверь открылась и на пороге появился маленький коренастый человек, уже очень пожилой и с первого взгляда походивший на бульдога, но, присмотревшись внимательнее, можно было обнаружить, невзирая на морщины и поредевшие усы, прежний гордый профиль, насмешливый рот, прямой нос и глаза... Вот глаза действительно утратили свой ярко-карий цвет и поблекли. Но сейчас лицо художника лучилось от радости. Обняв гостя с подлинно итальянским пылом, он воскликнул:
– Поистине, это сердце мое узнало вас, ибо зрение мое, увы, потеряло былую остроту. Быть может, это произошло потому, что я думал о вас...
– Какая неожиданная честь! Неужели вы обладаете еще и даром двойного зрения?
– Мне хватило бы одного, но только хорошего! Я почему-то надеялся, что вы придете, а по какой причине, скажу позже. Вы давненько ко мне не заглядывали!
– Должно быть, года три-четыре. Я очень хотел навестить вас в прошлом году, но...
– Вы были слишком заняты. Газеты сообщили мне о ваших столкновениях с русскими, о жемчужине Наполеона и обо всем прочем.
В квартире на первом этаже, где обитал художник, комнат было немного: гостиная и спальня, но весь ансамбль радовал глаз. Помимо картин и рисунков, развешанных на всех стенах, здесь было много цветов, главным образом роз, чей аромат проникал повсюду. Однако памятный Альдо беспорядок заметно уменьшился.
– Похоже, у вас превосходная служанка! – сказал Альдо.
– Неплохая, но цветы – дело рук Эмилии. Она украсила мои последние дни, а поскольку вы не знаете, кто такая Эмилия, я расскажу вам о ней: примерно три года назад ко мне пришла взять интервью молодая журналистка из туринской «Газзетта дель Пополо», и я оставил ее при себе. О, не подумайте ничего дурного. Просто мы сразу прониклись самыми нежными чувствами друг к другу...
– Как мне сказали, вы подумываете жениться на ней?
– Да. Это выглядит смешно, не так ли?
– Будь это кто-нибудь другой, быть может! Но только не вы! У необыкновенного человека – необыкновенная жизнь.
Они вошли в спальню художника, где тот охотно проводил время, когда не работал в мастерской. Это была красивая комната в английском духе, где кровать – очень красивая, в стиле ампир, не слишком большая, с восхитительным голубым покрывалом – не навязывала своего присутствия. Зато на белом мраморном камине бросался в глаза великолепный бюст кардинала. Это была работа Бернини, создавшего нарочито высокомерный образ, в котором ничто не напоминало о христианском смирении. Кардинал из рода Медичи походил на мушкетера, по ошибке надевшего не ту шляпу! Альдо рассматривал его с удовольствием, равно как и яркий портрет молодой женщины в белом муслиновом платье, висевший напротив кровати.
– Ваша нареченная мирится с такими свиданиями в ее отсутствие? – спросил Морозини, взяв рюмку с отменным коньяком, которую художник налил по собственной инициативе. (Это был любимый коньяк Морозини, а Болдини обладал прямо-таки несокрушимой памятью.) – Она не ревнует?
– Не больше, чем ревновала бы моя дочь. Видите ли, Морозини, поначалу я думал удочерить ее, но в Ферраре у меня осталась семья, и это усложняло дело. Выйдя за меня замуж, она станет моей наследницей, и я обеспечу ее на всю оставшуюся жизнь. Такой же способ выразить любовь, как и все прочие...
– Отнюдь не самый плохой! Это очень похоже на вас. Сверх того, я убежден, что она вас любит, ведь обаяние ваше остается по-прежнему неотразимым.
Это был не комплимент, а констатация факта. Всю свою жизнь Джованни Болдини обожал женщин – и лошадей, которые нередко отвечали ему взаимностью, настолько силен был исходивший от него магнетизм.
– Она так мила, что позволяет мне в это верить, – улыбнулся художник, – но я этим не злоупотребляю. Эмилия окружила меня нежным вниманием, что бесконечно ценно для меня сейчас, когда силы мои тают.
– Ваши силы тают? Бросьте! Вы умрете стоя! Какая красавица вдохновляет вас в этот момент?
– Я сейчас портретов не пишу. Зрение мое слабеет, и работаю я теперь только углем. – Внезапно сменив тон, он вдруг спросил в упор: – Почему вы никогда не заказывали мне портрет вашей жены?
Морозини покраснел.
– Я бы никогда не осмелился. Самые знатные дамы осаждают, вас своими мольбами, и есть такие, которые просят написать их еще раз. Сколько вы сделали портретов Луизы Казати?
Болдини скупо улыбнулся:
– Несколько... если считать и копии! Я не устоял перед искушением и переделал для самого себя ее портрет девятьсот девятого года.
– Тот самый, где она, одетая в черное, держит за бриллиантовый ошейник черную борзую, и на этом фоне выделяются только ее белые длинные перчатки, букет пармских фиалок и само лицо! Ей было тогда двадцать пять лет... и она была изумительна. Но если вы хотите получить Лизу, это еще не поздно сделать, при условии, что вы поторопитесь! Она сейчас в Париже...
– И вы не взяли ее с собой? – подскочил художник. – Приведите ее немедленно!
– Боже мой! Я не ожидал такого взрыва энтузиазма. Правда, я всегда знал вас как человека безудержного, но пока, дорогой мэтр, соблаговолите потерпеть и разрешите мне поговорить с вами о другом портрете.
– Каком?
– Баронессы д'Остель!
Внезапно Болдини расхохотался, и в смехе этом прозвучала юношеская веселость. Его прекрасный басовитый голос неожиданно стал звонким.
– Я не думал, что сумею так позабавить вас, друг мой! – с некоторым удивлением произнес Морозный. – Вы знаете, что она умерла?
Художник, слегка успокоившись, снял очки, чтобы вытереть глаза, и налил в рюмку гостя вторую порцию чудесного «Наполеона».
– Действительно, это совсем не забавно, а смеюсь я от радости, что сбылась моя надежда привлечь внимание какого-нибудь эксперта к написанному мною. И что этим экспертом оказались вы! Это настоящее счастье! И еще утешение!
– Почему?
– Я скажу вам потом. О чем вы хотели узнать?
– О том, что ваша модель сделала с драгоценностями, в которых позировала. Я имею в виду не ожерелье, а крест и серьги Бьянки Капелло!
– Вы их опознали? Браво! Впрочем, поскольку это вы, я не удивляюсь.
– Опознал их не я, а Лиза. Она вспомнила портрет, который находится в Венеции. Но, если я правильно понял, драгоценности эти вам знакомы?
– Да. Я видел их до того, как стал писать портрет.
– Тогда вы должны знать, каким образом они стали собственностью мадам д'Остель?
Улыбка Болдини на мгновение превратилась в ухмылку фавна.