Элоиза Джеймс - Поцелуй герцога
Герцог Кантервик был очень умен. Он был безжалостен. Оливия считала, что большинство людей позволяют чувствам вставать на пути разума. Кантервик был не из таких.
Принимая во внимание ясный ум герцога, было тем более странно, что его сын не только не отличался интеллектуальными способностями, но и зачастую не мог удержаться от эмоций. Находясь рядом с Рупертом, люди опасались, что он вот-вот запоет песню или, что хуже, заплачет. Если он сидел рядом с вами за столом, вы бы дважды подумали, прежде чем упомянуть о похоронах, пусть даже это и была престарелая двоюродная бабушка.
— А вот и Люси! — еще более радостно воскликнул Руперт. Люси была маленькой, довольно невзрачной собачкой, которую он около года назад нашел брошенной в переулке.
Люси с обожанием взглянула на Оливию, помахивая тонким крысиным хвостиком, словно это был метроном на быстром темпе.
— Сегодня мясных пирогов не будет, — прошептала Оливия, потрепав длинные уши собачки.
Люси была воспитана лучше всех. Даже после такого разочарования она облизнула Оливии руку и потрусила вслед за Рупертом.
Он раскланивался и расшаркивался перед ее родителями, предоставив Оливии возможность хорошенько рассмотреть его длинный нос и отвисшую нижнюю губу. Уже не в первый раз ей пришла в голову мысль, что ей придется выйти замуж за человека, которому лучше было бы быть невидимым. Или по крайней мере безмолвным. Она с трудом сглотнула.
— Я бы никогда не мог спать спокойно, если бы не был абсолютно уверен, что мисс Литтон желает союза с моим сыном также сильно, как мы все, — объявил герцог. — Обещание, данное школьниками, не может заставить молодого человека связать себя священными узами брака.
— Я ему сам это сказал, — с заметным удовольствием произнес Руперт. — Никто не может заставить меня жениться. Это мое решение. Никому не удастся подрезать мне крылья.
— Никто и не пытается этого сделать, — отрезал отец.
Мистер и миссис Литтон смотрели на будущего зятя со смешанным чувством тревоги и смущения.
— Мой сын хочет сказать, что с радостью женится на мисс Литтон, как только закончится срок его военной службы, — пояснил герцог.
Ресницы миссис Литтон затрепетали.
— Сначала я должен прославить наше имя, — вставил Руперт.
Герцог откашлялся и сердито взглянул на сына.
— Сейчас речь идет не о том, чтобы показать свою воинскую доблесть, сын, а о том, будет ли мисс Литтон ждать твоего возвращения. Бедняжка уже давно помолвлена с тобой.
На лице Руперта появилось забавное выражение беспокойства.
— Я должен добыть славу ради семьи, — обратился он к Оливии. — Я ведь последний в нашем роду. Остальных убили при Каллерон-Дур.
— Куллоден-Мур, — поправил герцог. — Восстание якобитов. Глупцы все до одного.
— Понимаю, — ответила Оливия, борясь с желанием отнять руку у Руперта.
Он сжал ее ладонь еще крепче.
— Мы поженимся, как только я вернусь. Вернусь, увенчанный славой.
— Конечно, — выдавила Оливия.
— О нашей дочери можете не беспокоиться, — обратилась миссис Литтон к Руперту. — Она будет вас ждать. Месяцы, нет, даже годы.
Это было уже слишком, но, очевидно, время неподвластно Оливии. Если ее родители настоят на своем, ей придется ждать целых пять лет, пока Руперт не вернется в Англию, покрытый славой или, скорее, позором. Мысль о Руперте на поле битвы пугала: подобным людям нельзя давать в руки даже перочинный нож, не говоря уже о таком смертельном оружии, как меч.
— Что вы, миледи, — успокоил миссис Литтон герцог. — Разве матери дано знать, что на сердце у дочери?
Миссис Литтон открыла было рот, чтобы поспорить: ведь она-то познала самые глубины сердца Оливии и убедилась, что там не было ничего, кроме таблички с выгравированными на ней словами «будущая герцогиня Кантервик».
Однако герцог вежливо, но твердо поднял руку и повернулся к Оливии. Она снова присела в изысканном реверансе.
— Я поговорю с мисс Литтон в вашей библиотеке, — объявил его милость. — А ты, Руперт, — тут он чуть было не прищелкнул пальцами, — сообщи мистеру Литтону о ситуации во Франции. Дорогой сэр, маркиз изучал происходящие там события с большим энтузиазмом, и я уверен, сможет просветить вас о серьезных опасностях перехода Ла-Манша.
Они вышли из комнаты под болтовню Руперта. В библиотеке Оливия позволила себе занять стул, а герцог остался стоять в своей любимой позе, расставив ноги и заложив руки за спину, словно находился на носу корабля.
Вообще-то он стал бы неплохим капитаном. Этот нос легко бы учуял ветер, несущий шторм или гниющие товары в трюме.
— Если тебя это беспокоит, дорогая, Руперт не появится вблизи французского берега, — заявил герцог.
Оливия кивнула.
— Рада это слышать.
— Он отправляется в Португалию.
— В Португалию? — Она была права, когда думала, что Руперта станут держать подальше от Франции.
— Французы сражаются неподалеку в Испании. Но Руперт высадится на побережье Португалии и останется там. Он хочет быть рядом с Веллингтоном, но я просто не могу этого позволить.
Оливия склонила голову.
Герцог переминался с ноги на ногу, и она впервые увидела неуверенность на его лице.
— Вот увидишь, Руперт послушный парень. Обычно он спокойно делает все, что ему говорят. Даже научился танцевать. Конечно, не кадриль, зато почти все остальное. Но когда он вобьет себе что-то в голову, то не отступит. И вот в чем проблема: он внушил себе, что не женится, пока не стяжает воинскую славу.
Оливия и бровью не повела, однако герцог что-то уловил в ее лице.
— Удивительно, правда? Во всем виноваты учителя, которые вбили ему в голову историю нашей семьи. Первый герцог повел в битву пятьсот человек, и это было величайшее поражение. Но конечно, между нами мы называем ту битву доблестной. По крайней мере, так поступали глупцы учителя. Руперт хочет повести в бой солдат и добиться славы.
Внезапно Оливии стало жаль герцога. Конечно, он не одобрил бы подобного проявления чувств.
— Возможно, он сумеет поучаствовать в небольшой схватке? — предположила она.
— Я думал о том же, — вздохнул герцог. — Я приложил немало усилий, но зато он возглавит отряд в сотню человек.
— И что он будет с ними делать?
— Поведет в бой. В Португалии, подальше от солдат, которые способны нанести ответный удар.
— Ясно.
— Конечно, я переживаю всякий раз, выпуская его из виду.
Оливия бы тоже переживала, если хотя бы немного любила Руперта. Он был из тех, кто способен на самоубийство. Конечно, в мыслях у него этого не было, но он мог появиться в монастыре кармелитов с украшенной драгоценными камнями табакеркой и бриллиантовой брошью на галстуке. Настоящее самоубийство.
