Мишель Зевако - Эпопея любви
Отец с сыном бились, подобно рыцарям из легенд. Они отступали, но хлыст шевалье свистел в воздухе, наносил удар за ударом, оставляя кровавые отметины на лицах. Кинжал и шпага старого солдата, как тигриные когти, терзали преследователей. Пипо пятился назад с грозным рыком; глаза ею горели, словно угли. Те, кто осмеливался сунуться слишком близко, тут же отскакивали назад; Пипо безжалостно кусал их за ноги…
Пардальяны отступали… Но куда? Неизвестно… Вдруг за их спинами, шагах в двадцати, раздался мощный взрыв. За ним последовал грохот: видимо, рухнул дом. Пардальян-старший бросил быстрый взгляд назад. Он увидел, что проулок выходил на широкую улицу. А там тоже ревела толпа. Старый солдат сразу не понял, в чем дело. Видимо, штурмом пытались взять какой-то дом. Как раз сейчас нападавшим удалось взорвать одно из примыкавших к дому строений…
Перед Пардальянами неистовствовала взвинченная ненавистью толпа, и они были вынуждены, отбиваясь, отступать. А позади еще одна орда фанатиков осаждала дом, и отец с сыном неминуемо должны были с ней столкнуться. Пардальяны оказались зажаты в тисках…
Случилось неизбежное: обе толпы слились. Отца и сына отбросило к отрядам, штурмовавшим дом. Они ничего не могли толком разглядеть: улица, на которую их вышвырнул наступавший людской прибой, была затянута дымом; пыль стояла столбом; выстрелы из аркебуз сливались с воплями нападавших.
Образовалась чудовищная свалка; кони давили людей, все смешалось. Пардальянов бросало то в одну, то в другую сторону, втягивало в водоворот, перед глазами их мелькали чьи-то искаженные лица, сверкали клинки, раздавались проклятья.
В какой-то момент их прижало к стене и они увидели в двух шагах широкую лестницу: ступени ее были разбиты, перила сломаны, и сама лестница, казалось, вот-вот рухнет. Они ринулись вверх и поднимались, поднимались, поднимались, не зная, куда их выведет эта чудом держащаяся лестница. Никто за ними не бросился: уж очень страшно выглядели поднимавшиеся среди развалин лестничные пролеты, окутанные густым дымом.
Отец с сыном прошли лестницу до конца и оказались на узкой площадке, где раньше, видимо, была дверь. Но теперь, после взрыва, лестница вела в никуда. Последний марш упирался в высокую глухую стену. Одним прыжком Пардальяны взлетели на гребень стены. Едва они взобрались наверх, как за их спинами раздался оглушительный грохот, поднялось густое облако пыли и известки: лестница все-таки рухнула.
Вцепившись в гребень высокой стены, Пардальяны оказались между небом и землей. Вверху плыли клубы дыма и гремел шквал колоколов, а внизу разворачивалась трагедия смерти и страданий… Шевалье наклонился и посмотрел вниз, но не в ту сторону, с которой только что обрушилась лестница, а в противоположную. Он всматривался в пелену колеблющегося дыма, пытаясь что-нибудь разглядеть в кипевшей у подножия стены толчее. И тут душа его содрогнулась… Сердце шевалье учащенно забилось, губы задрожали, а в глазах вспыхнул блеск отчаяния…
Что же он увидел?..
Он увидел двор того самого дома, что осаждали с улицы. Обломки взорванного здания устилали двор, среди них валялись трупы. Центральная дверь дома была распахнута, и к ней прорывалась банда вооруженных людей. А на ступенях лестницы, что вела к двери, отбивались, со шпагой в руке, трое мужчин…
Нападавших возглавлял человек, движимый неистовой яростью… А среди оборонявшихся выделялся высокий мужчина. Его уже оставляли последние силы, когда он в отчаянии посмотрел вверх, взывая к милости Божьей…
Шевалье узнал и того, что вел нападавших, и того, что отчаянно защищался. Атаковал Анри де Данвиль, а оборонялся Франсуа де Монморанси! Два брата встретились лицом к лицу! Жан узнал и дом, подвергшийся нападению, — дворец Монморанси!
— Проклятье! — взревел шевалье де Пардальян.
XLIII. Великое сражение
Анри де Монморанси, маршал де Данвиль, двинулся в путь с первым ударом колокола в Сен-Жермен-Л'Озеруа. Его отряд в боевом порядке следовал за ним. Первыми шли двадцать пять приближенных дворян; затем триста наемников-кавалеристов; за ними катились три двухколесные повозки, загруженные порохом, и, наконец, двести рейтаров, вооруженных аркебузами.
Они прошли совсем немного, и маршал де Данвиль, передав командование отрядом одному из дворян, поехал вперед в сопровождении тридцати всадников. Эта передовая группа быстро прибыла ко дворцу Месм. На воротах дворца по-прежнему была прибита перчатка — ее оставил там Франсуа де Монморанси, послав брату вызов.
И вот теперь Анри подошел к дверям своего оставленного дворца и крикнул:
— Эй ты, Франсуа де Монморанси, ты бросил мне перчатку?
И Анри с размаху ударил по перчатке кулаком. Тридцать всадников стояли вокруг неподвижно и смотрели на своего господина. А на улицах уже разворачивалась резня, мелькали огни, доносились крики и выстрелы.
Данвиль снова ударил по перчатке и срывающимся от ярости голосом крикнул:
— Где ты, Франсуа де Монморанси! Посмотри: я поднял твою перчатку и принимаю вызов!
Он оторвал перчатку от ворот и прикрепил ее к луке седла и в третий раз крикнул:
— Ты трус, Франсуа де Монморанси. Ты не пришел принять мой вызов, — значит, я явлюсь к тебе!
Данвиль вскочил в седло, пустил коня галопом и вскоре присоединился к своим основным силам, которые переправлялись по Большому мосту через Сену.
Маршал Монморанси, как мы знаем, редко появлялся при дворе: старая королева его ненавидела, король подозревал в связях с Гизами, так что Франсуа ничего не знал о готовящейся бойне. Даже если бы ему было что-нибудь известно, он все равно бы не двинулся с места — он и представить себе не мог, что кто-нибудь отважится атаковать дворец Монморанси.
Итак, Франсуа знал, что он на подозрении, но не предполагал, что является намеченной жертвой. На всякий случай он принял меры предосторожности. Во дворце проживала дюжина дворян, среди них были и католики, и гугеноты, но все они верно служили престолу и ненавидели войну. Эти люди и составляли своего рода двор герцога де Монморанси.
Маршал увеличил до сорока человек гарнизон дворца и приказал вооружать лакеев — их во дворце набралось человек двадцать. В целом, оказалось восемьдесят человек, способных носить оружие. Во дворце было достаточно пороха, пуль, мушкетов, пистолетов и всяческого оружия. Продуктов хватило бы, по крайней мере, на месяц для всех.
Неожиданное исчезновение Пардальяна-старшего, а затем и шевалье, очень насторожило маршала. Он приказал по вечерам накрепко запирать дом.
Лоиза уже несколько дней не отходила от матери. Жанна де Пьенн по-прежнему пребывала в состоянии тихого безумия. Она все еще считала, что живет в Маржанси, и время от времени шептала, прислушиваясь:
