Мишель Зевако - Эпопея любви
Вот так произошло чудо с боярышником…
XLI. Бешеные псы
Два Пардальяна решили выполнить намеченный план, добраться до порта Барре, а оттуда спуститься по Сене на лодке: около пристани их всегда было достаточно. Но едва они покинули тихий оазис кладбища, как тут же попали в разъяренный людской поток: они намеревались пойти вверх по набережной, но ураган отшвырнул их к Лувру. Неожиданно для себя они очутились у основания Деревянного моста, потом на мосту, затем на левом берегу… Так Пардальяны переправились через Сену.
Людское море понесло их в левую сторону, и они оказались в лабиринте переулочков, выходивших ко дворцу Монморанси. И здесь в раскаленном от пожаров воздухе, как и на правом берегу, звенели колокола, стонали умирающие, гремели выстрелы.
Отец и сын, не смотря по сторонам, неслись, ведомые лишь собственным чутьем… Так пробирались они сквозь кровь и пламя, и вокруг разыгрывалась великая эпическая трагедия…
Они оказались на маленькой площади. Вдруг отец схватил Жана за руку, резко остановил его и что-то показал. Шевалье взглянул и содрогнулся, такое страшное зрелище представилось глазам его. А Пардальян-старший голосом, в котором чувствовалась ненависть, произнес:
— Ортес! Ортес д'Аспремон!.. Значит, и Данвиль бродит поблизости!..
— Будь он проклят! — вырвалось у шевалье.
Действительно, они встретили Ортеса, первого помощника маршала Данвиля во всех темных делах, преданного своему господину душой и телом.
В эту минуту из соседнего дома выбежала на площадь женщина, видимо, гугенотка, растрепанная, полураздетая.
— Пощадите! Пощадите! — жалобно кричала несчастная, а за ней неслась дюжина фанатиков.
Женщина, молодая и красивая, кинулась в ноги Ортесу и умоляюще протянула к нему руки:
— Смилуйтесь! Пощадите! Не убивайте!
Злобная улыбка скривила губы виконта. Он поднял хлыст, дотронулся им до лица женщины, а потом звонко щелкнул хлыстом в воздухе и крикнул:
— Пиль, Плутон, Прозерпина! Пиль! Хватайте ее!.. Два огромных пса с окровавленными мордами ринулись на женщину. Она вскрикнула и упала навзничь, а собаки накинулись на несчастную. Клыки Плутона вцепились ей в горло, зубы Прозерпины мертвой хваткой впились в грудь… Потрясенные Пардальяны увидели, как за несколько секунд тело жертвы превратилось в кровавое месиво. Кровь хлестала струей, а оба пса с рычанием рвали человеческую плоть.
На лице шевалье появилась странная улыбка; он улыбался так в роковые минуты. Жан побледнел, усы его затопорщились, и он шагнул навстречу Ортесу.
Виконт поднял глаза, увидел Пардальянов и не смог сдержать возгласа злобной радости… он поднял было руку, но ничего не успел сделать… шевалье перехватил его запястье. Радость виконта сменилась страхом: Пардальян-младший вырвал у него из рук хлыст, по-прежнему сжимая железной хваткой запястье.
Шевалье занес хлыст и с размаху ударил Ортеса. Широкая кровавая полоса рассекла лицо этого зверя в человеческом облике. И во второй раз взлетел хлыст в руке Пардальяна и опустился на лицо Ортеса, и еще, и еще… Отчаянным усилием виконт вырвался из железных объятий шевалье и, страшный, залитый кровью, закричал:
— Ко мне, Плутон! Ко мне, Прозерпина! Фас! Пиль! Хватайте его!
Оба пса перестали терзать кровавые останки жертвы, насторожились, услышав голос хозяина, и бросились один на шевалье, другой на Пардальяна-старшего…
Ортес, в безумной ярости, захрипел:
— Пиль, Плутон! Пиль, Прозерпина! Хватайте их, собачки!
Внезапно Ортес почувствовал, что какая-то сила свалила его наземь: собака кинулась на него, но не Плутон и не Прозерпина. Виконта атаковал лохматый рыжий пес, похожий на овчарку, ловкий и сильный… Пипо! Это был Пипо! Пипо, возлюбленный Прозерпины, который шаг за шагом следовал за своей дамой сердца.
Мощные клыки Пипо молниеносно сомкнулись на горле у Ортеса. Виконт д'Аспремон дернулся и затих, убитый на месте, рядом со своей жертвой… Оба Пардальяна не видели этой сцены. Они стояли спиной, а перед ними готовились к прыжку псы Ортеса. Плутон выбрал отца, а Прозерпина угрожала сыну.
Собаки кинулись одновременно, с диким лаем, пытаясь перегрызть жертвам горло. Но Плутон тут же рухнул на землю: кинжал старого солдата вспорол ему брюхо прямо в воздухе.
Прозерпина атаковала шевалье. В тот момент, когда ее лапы коснулись груди Жана, он сумел схватить собаку за горло и сдавил так, что побелели пальцы. Прозерпина захрипела, потом жалобно взвизгнула…
Не прошло и десяти секунд с того мгновения, как Пардальяны увидели нападение псов Ортеса на женщину-гугенотку. Отец с сыном еще не могли прийти в себя после кровавой драки; они даже не замечали прыгавшего вокруг с радостным лаем Пипо. Те безумцы, что гнались за женщиной, оказались теперь лицом к лицу с Пардальянами. Фанатики пока не ввязывались в бой, но кричали, угрожали, слали проклятья.
— Нам пора! — спокойно сказал шевалье, не обращая на них внимания.
Но на всякий случай он подобрал хлыст, тот хлыст, что был в руках Ортеса.
И отец с сыном двинулись в путь. Они шагали спокойно, шаг их был уверен — отец с сыном могли противостоять любым демонам ада. Их не могла остановить дюжина взбесившихся негодяев. Грозный рык шевалье заставил фанатиков попятиться:
— Назад, собаки, назад, жалкие псы!
Хлыст в руках Жана грозно засвистел, и слова шевалье словно хлестали трусов:
— Прочь! Прочь с дороги! Проклятая свора! Бешеные псы!
Тут взгляд Жана упал на крутившегося рядом Пипо, и шевалье произнес:
— Прости, друг! Сравнивая их с псами, я оскорбляю тебя!
Толпа расступилась перед хлыстом шевалье, жалившим словно змея. Тигры, волки, шакалы — все эти жалкие хищники пятились, убегали, спасались…
Пардальяны вошли в пустынный проулок…
XLII. Между небом и землей
Итак, отец с сыном оказались в каком-то проулке. Куда он мог их вывести, они не знали. Однако та толпа, что любовалась на площади злодеяниями Ортеса, а потом пятилась, напуганная грозным хлыстом шевалье, неожиданно осмелела, увидев, что два человека убегают в проулок. Самые храбрые двинулись вслед за Пардальянами. Шевалье бежал впереди, в двух шагах за ним — Пардальян-старший с кинжалом в одной руке и со шпагой в другой. Рядом несся радостный Пипо…
Почувствовав, что преследователи их нагоняют, оба Пардальяна повернулись к толпе лицом. И опять, который раз за этот день, два человека встали против воющей толпы. Проулок был неширок, и атакующие наступали узким фронтом. Но напор их все время возрастал.
