Елена Арсеньева - Страшное гадание
Марина вскочила и кинулась к дверям, на какое-то мгновение забыв, что они заперты. О господи! Ну как же все это не вовремя! По плану, разработанному ими с Урсулой, ей столько предстояло сегодня сделать! А она сперва преступно проспала, а теперь вот сидит взаперти. Остается, конечно, окно… Она скрипнула зубами. Марина Бахметева, спускающаяся по отвесной стене, – нужна слишком большая фантазия, чтобы даже вообразить это, тем паче – осуществить! Вдобавок ее окно глядит в парк, на дорожки, где то и дело ходят люди. Нет, безнадежно. Но неужели так и придется здесь метаться, предаваясь бесцельным размышлениям, в то время как волосок, на котором висит жизнь Алана, становится все тоньше, Джессика подбирается к нему все ближе и ближе, и теперь не осталось никого, кто способен остановить ее. Урсулы нет. Джаспер? О, если бы… Десмонд – считай, вообще пустое место. А Марина заперта.
Вот же черт, черт, черт побери! Она с ненавистью огляделась. Ужасно захотелось что-нибудь сломать… нет, долго и яростно ломать, бить, крушить, чтобы дать выход накопившейся ярости на Десмонда. Ну как он мог поверить всей той грязи, которую вылила на нее Джессика? И Урсулу-то она удушила, и даже ни в чем не повинного капитана Вильямса отправила на тот свет! Ноготком, что ли, по горлу полоснула? Как неразумное дитя, он проглотил самую откровенную нелепицу. А Джессика словно бы заранее знала, что ей все с рук сойдет, и совсем разошлась в своих измышлениях. Даже пятна на платье в ход пошли! Джессика небось сразу заметила, что белая царапина на шкафу закрашена, вспомнила перепачканные руки Марины и сообразила, что в ее комнате был чужой. Конечно, встревожилась, что Марина слишком многое там смогла увидеть и понять, но даже это сумела обратить себе на пользу, вывернув все наизнанку!..
Марина с ожесточением покачала головой. Сейчас она жалела только об одном: что не вылила всю ту распроклятую краску за окошко или еще куда-нибудь. Неизвестно, открытие каких своих тайн подозревала Джессика, однако ей и в голову не пришло, что до главной-то тайны Марина отродясь не додумалась бы. Только Урсула сообщила ей, что за таинственная краска хранилась в бутылочке. Да, жаль, жаль, что Марина не вылила этот состав. Любопытно было бы поглядеть на полинявшую Джессику, чьи прекрасные каштановые волосы постепенно приобрели бы тот первозданный уныло-белобрысый цвет, в который их изначально окрасила матушка-природа. Ведь руки и платье Марина перепачкала в краске для волос, которой постоянно пользовалась Джессика.
Как ни была разъярена и возбуждена в эту минуту Марина, она не смогла удержать презрительного смешка. Выходит, не только приманчивые округлости грудей Джессики фальшивы – подперты корсетом. Вся ее красота – насквозь фальшивая! Крашеные волосы – бр-р! Ну, верно, не от хорошей жизни Джессика отважилась на это. Верно, ее естественные волосы до того безобразны, что никто из мужчин и не взглянул бы на нее, на некрашеную-то: ни Алистер, ни Десмонд, ни Хьюго. Э, да не она ли та самая «знатная дама», о которой с такой злобою некогда упоминала покойная Агнесс и которая даже покрасила волосы, лишь бы завоевать сердце Хьюго, не любившего «бесцветных» женщин? Нет, едва ли. Ведь Хьюго появился в Маккол-кастл год или два назад, в то время как Урсула знала Джессику чуть ли не с рождения, и у той всегда были каштановые волосы. То есть крашеные. Выходит, и ее родители, Ричардсоны, знали об этом обмане и даже положили ему начало? Загадочно… Урсула, однако, клялась и божилась, что это истинная правда, что она сама, затаившись в тайном переходе, видела сквозь щелочку меж гобеленами, как Джессика, сидя перед зеркалом, осторожно подкрашивает пряди, выцветшие после мытья. Значит, она это делала не ради Хьюго. Конечно, нет! Хьюго был всего лишь игрушкой в ее руках, – как, впрочем, и все остальные. Он тешил ее бесстыжую плоть, а потом Джессика без зазрения совести, не дрогнув, подвела его под монастырь. Ишь ты – «ваш любовник схвачен и во всем признался!». Держи карман шире! Если даже Хьюго и впрямь признается во всем, что они с Джессикой натворили, Десмонд едва ли поверит. Не захочет поверить! В какой-то степени они с Джессикой очень подходят друг другу: ведь у них общая цель – это Маккол-кастл.
У них общая цель… Они сообщники. Сообщники!
Господи Иисусе! Марину вдруг заколотило от внутреннего озноба. Губы у нее похолодели так, что даже призыва к господу не смогли исторгнуть.
Сообщники! Все просто, как все просто! Она-то приписывала Джессике кого угодно: Джаспера, Хьюго… ну, можно не сомневаться, что и они там побывали, но ее сообщник, он же цель ее стремлений, был всегда только один человек, и это Десмонд. Десмонд!
И теперь ясно, кто и почему убил капитана Вильямса…
Дура набитая! Ломала голову, мучилась: ну как мог Десмонд поверить, будто она совершила такое страшное преступление, зачем, дескать? Незачем. Ей – незачем, а вот Десмонду есть зачем! Он-то и убил капитана. Однако, верно, Вильямс задорого продал свою жизнь, дрался, уж конечно, до последнего!
Марина брезгливо сморщилась, вспомнив, как Десмонд притащился в замок чуть живой, весь извалянный в песке. Лошадь его сбросила, как же! Сболтнул первое, что на язык взошло, лишь бы отвести глаза Урсуле и Марине. Не больно-то и старался, выдумывая. Урсула, мол, всякое проглотит, да и с этой дурочкой Марион можно не церемониться – кто ей поверит в случае чего! Кто она такая?
Вот именно – кто она такая? Уничтожен единственный свидетель их брака с Десмондом, и неважно, что в каком-то там судовом журнале наверняка сохранилась соответствующая запись, что бы ни говорила теперь Марина, какие бы права на Десмонда (на Маккол-кастл!) ни предъявляла, все это будет пустым звуком. Ей еще труднее будет доказать эти свои права, чем двухлетнему Алану, истинному лорду Макколу: поди найди тот судовой журнальчик! Зачем, на какую погибель явился в замок Вильямс? Неужто лишь затем, чтобы узнать, как там поживают эти сумасшедшие супруги, лорд и леди Маккол? Узнал – и заплатил за это жизнью.
Теперь Десмонд и Джессика обезопасили себя со всех сторон. Кроме одной… Им и в голову не может прийти, что Марине совершенно наплевать на Маккол-кастл со всеми его обитателями и обуревающими их страстями. А если ее сердце рвется от любви на части, то об этом никто не должен знать, кроме нее самой. И она победит эту боль, потому что невозможно ведь любить недостойного человека! Или… возможно?.. Ну, это ей еще предстоит узнать. На это у нее будет целая жизнь – если она останется жива. Вдруг Десмонд все-таки решит обезопасить себя от этих ее возможных (невозможных, но ему-то сие неведомо!) притязаний на Маккол-кастл? Вдруг решит и ее заставить замолчать – так же, как он заставил замолчать Вильямса?
