Симона Вилар - Коронатор
Он уже шагнул за порог, когда Анна окликнула его.
– Филип! Умоляю тебя… Ради всего святого…
Он недоуменно вскинул на нее глаза. Она была бледна и стояла, прижимая руки к груди.
– Филип, обещай мне. Если ты сможешь хоть что-нибудь сделать для моего отца… Молчи! Я знаю – он враг короля Эдуарда. Но это мой отец. И я заклинаю тебя – помоги ему…
Ее вдруг пронизала нервная дрожь.
Филип какое-то время не отрываясь смотрел на нее…
– Обещаю, – негромко произнес он, а через секунду его шаги уже звучали на лестнице.
Только когда он ушел, Анна вспомнила, что так и не сообщила ему, что у них будет ребенок. Она бросилась к окну, распахнула его – Филипа нигде не было. Шел дождь, надрывая душу, завывала труба.
Анна чувствовала себя разбитой и опустошенной. Эта встреча забрала весь остаток ее душевных сил. Было нестерпимо горько, оттого что они так простились с Филипом. Он ушел, чтобы сразиться с ее отцом. Два самых дорогих для нее человека должны были сойтись лицом к лицу в битве. «Обещаю», – сказал Филип, а она даже не сказала ему: «Прощай!» Разве так провожают мужчину на войну, когда смерть от меча или секиры такая же обыденная вещь, как дождь в Лондоне?
От этих мыслей ей стало не по себе. Вспомнив, что Филип велел ей идти в церковь, Анна торопливо закуталась в плащ и вышла под холодные струи дождя…
Церковь Святого Адольфа стояла на небольшой, заросшей травой площади. Она представляла собой старую романскую постройку с мощными стенами, далеко отстоящими одно от другого окнами и круглыми арками. На ее крыше стояла воздвигнутая в более поздние времена деревянная часовня с изящной, как кружево, готической резьбой.
Поднявшись по каменным ступеням, Анна вошла под своды церкви, и на нее сразу пахнуло затхлостью, ладаном и горячим воском. В сумрак уходили тяжеловесные арки романского нефа. Пылали свечи и слышалось монотонное бормотание толпы молящихся. В этот день, когда Господь страдал на Крестном Древе, в церквах велась приглушенная служба, молчал орган, безмолвствовали колокола. Многие прихожане оставались в церкви до рассвета, вознося молебствия и оплакивая муки Сына Божьего на Голгофе.
Анна ступила в боковой придел и опустилась на колени. Вокруг было множество людей, но перед алтарем оставалось свободное пространство. Она не видела, но знала, что там, распластавшись крестом, лежит священник и молится за всех верующих. Ее душу вдруг охватил религиозный порыв, она сцепила руки на груди и стала жарко молиться.
– Раter noster qui es in celis. Adveniat regnum tuum. Fiat voluntas tua sicut in celo et in terra…[77]
Молитва несла облегчение, омывала душу, но вместе с тем и будила раскаяние. Анна думала о том, что слишком упряма, что ей не хватает толики смирения, о которой говорил архиепископ Кентерберийский, и что душа ее обращается к Богу лишь в минуты крайнего отчаяния.
– Иисус, Сын милосердной Девы… Ты читаешь в моей душе…
Сын Божий взошел на Голгофу, даровав людям надежду. Божественный Агнец принес себя в жертву ради всех этих людей, глумящихся и равнодушных. У Анны заныла душа, слезы ручьем потекли по щекам. Она, грешная и своевольная, редко просит Бога за своих близких, и если они погибнут…
– Господи, все что угодно, но не забирай их у меня. Я скверная дочь, но я люблю отца. Я не сумела предупредить его, но на то была Твоя воля. Ты один ведаешь, что творишь. Слабая и полная греха, я прошу Тебя – спаси его, если это не под силу мне…
Она молилась и о Филипе.
– Это тоже грех, но я люблю его. Даже ангелы небесные знают любовь. Не отнимай же его, он моя последняя надежда и радость. Он… он отец моего ребенка…
Священник с амвона говорил о муках Христа, и Анна внимала ему, как никогда в жизни. Эта старая церковь, с ее разношерстной паствой, стала ее прибежищем. Время шло, церковный служка собрал у прихожан огарки свечей. Над молящейся толпой плавал лишь одинокий мужской голос, читавший Писание на латыни, да изредка принимался хныкать младенец. Но по мере того как за цветными стеклами витражей угасал дневной свет, в душе Анны росло беспокойство. Воздух в церкви стал спертым, а от толпившихся среди колонн нищих и больных шел кислый, нездоровый дух. Один из священников подошел к двери, широко распахнул ее, и стало видно, что уже совсем стемнело.
Анна попыталась снова начать молиться, но теперь молитва уже не трогала ее, и она все чаще поглядывала на вход. Филип сказал, что поговорит с Деборой, а если ничего не выйдет, то пришлет за Анной Оливера. И теперь она ждала именно его, ибо Оливер должен стать связующим звеном между нею и Майсгрейвом, придать ей уверенности в том, что они вновь когда-нибудь встретятся. Однако когда в дверном проеме показалась баронесса Шенли, Анна так возликовала, что едва не бросилась к ней через весь храм.
Леди Дебора опустила кончики пальцев в святую воду и, преклонив колени, набожно перекрестилась. Пока она читала молитву, Анна пробралась к ней сквозь толпу, и, когда баронесса поднялась, они оказались почти рядом. Их взгляды встретились, и Дебора показалась Анне небесным ангелом. Ее светлые волосы сливались со снежно-белым мехом подбивки капюшона, а улыбка таила столько радости и искреннего дружелюбия, что Анна едва не прослезилась. Нет, она совсем не одинока, если рядом с ней такая душа.
Они покинули церковь и, скрывшись в ближайшем переулке, совершенно по-детски бросились друг к другу в объятия.
– Как я рада, что они тебя не схватили!
Дебора совершенно забыла об этикете, и Анна была ей только благодарна за это.
– Как тебе удалось выбраться из подземелья?
– Да проще простого! Следить за твоим заточением Кларенс поручил моему мужу. Когда же стало известно, что тебя и след простыл, а в темнице нахожусь я, он не стал меня там удерживать.
Она засмеялась, но Анна осталась серьезной.
– Он очень гневался?
Дебора улыбнулась. Это была улыбка женщины, уверенной, что любима.
– Он уехал вчера вечером, чтобы доложить герцогу о твоем побеге. И он не показался мне чрезмерно сердитым. Скорее взволнованным. Зато твоя сестра пришла в бешенство, особенно когда о твоем пребывании в Тауэре стало известно королю и герцогу Глостеру. Именно герцог был обеспокоен больше других. Он даже кричал на герцогиню. Я же вышла сухой из воды, если не считать того, что леди Изабелла отстранила меня от службы при ее дворе. Впрочем, в окружении короля больше дивились тому, что ты оказалась не на континенте вместе с Ланкастерами, нежели тому, что тебе удалось связать меня и выбраться из Тауэрской крепости. В Вестминстере, знаешь ли, бытует убеждение, что ты способна даже сатане на хвост наступить.
Как ни была измучена Анна, она расхохоталась. Однако Дебора вдруг схватила ее за руку, тревожно указав на двигавшуюся вдоль улицы цепочку латников с фонарями в руках.
