Эйлин Драйер - Искушение любовью
Алекс ничего не сказал на это, и она не стала поднимать голову, опасаясь увидеть, что он сердится.
Но опасения ее были напрасны. Алекс огляделся по сторонам и, прыжком вскочив на ноги, сказал:
– Жди здесь!
Стараясь не шуметь, он побежал в ту сторону, откуда они пришли, а Фиона осталась ждать, наблюдая, как его фигура постепенно удаляется и растворяется в темноте. Вскоре его совсем не стало видно, а доносившийся с улицы шум поглотил звук его шагов. Она терпеливо ждала, только сердце время от времени начинало биться быстрее, когда ни с того ни с сего по-женски представляла, что он может не вернуться. В такие мгновения она уговаривала себя, повторяя, что он непременно вернется, и удивлялась, как быстро исчезает защитный слой самоконтроля. Фиона решила, что это из-за темноты, холода и страха быть обнаруженной. Она так устала, ей так грустно, а вокруг все так неопределенно, что воображение могло вызвать к жизни любые призраки.
Она прекрасно понимала, что ее мысли напоминают нытье капризного ребенка, но ничего не могла с собой поделать. Ей требовалось снова и снова уверять саму себя, что он не оставит ее здесь сейчас, несмотря на то что приближается полночь, а холод пощипывает бедра, что не слышно ничего, кроме шума проезжавших внизу карет и – время от времени – звона башенных часов. Алекс не бросит ее, твердила она себе, хотя количество прошедших со времени его ухода минут стремительно увеличивалось, обволакивающая ее тьма казалась все более угрожающей, а сдерживать желание позвать его было все труднее и труднее.
Поднялся ветер, и холод забирался под юбки, нос замерз и перестал дышать, но она сидела совершенно неподвижно и ощущала себя ребенком, которого оставили на улице, предупредив, что он не должен сходить с места, если хочет, чтобы с ним ничего не случилось, что должен оставаться в темном углу, чтобы позже вернуться в теплый дом.
В конце концов она уронила голову на руки и закрыла глаза, чтобы ничего не видеть, чтобы в тысячный раз не смотреть в ту сторону, куда он ушел. На сердце было все тяжелее, к горлу подкатил комок слез, надежда постепенно улетучивалась, оставляя болезненный осадок, а холод, казалось, просочился уже в грудь и голову, где все чаще мелькали мысли, что ожидания бессмысленны, что они и ранее были таковыми.
К тому времени, когда послышался звук приближающихся легких шагов, она напоминала маленький тугой комок, в какой способен свернуться лишь тот, кто жил на улице, чтобы стать почти невидимым. Когда звук шагов замер рядом, она вся дрожала – старые инстинкты оказались на редкость живучими.
– Как думаешь, где я так долго был? – услышала она наконец его голос у самого уха.
Фиона не сразу подняла голову, потому что не хотела, чтобы он увидел ее слезы: глупо плакать от облегчения и благодарности.
– В Мейфэре, – прошептала она, презирая себя за предательскую дрожь в голосе.
Больше Алекс не произнес ни слова: просто сел напротив, взял ее голову в свои ладони и посмотрел в глаза. Потом, по-прежнему молча, понимая, что слова сейчас будут слишком тяжелы для нее, обвил ее тело своим будто одеялом, положив подбородок на затылок. Фиона, оказавшись в своеобразном гнезде, сразу ощутила тепло и наконец почувствовала себя в безопасности. Его близкое дыхание наполняло ее жизнью, постепенно она перестала дрожать, только предательские слезы заполняли глаза и стекали ему на руку.
Теперь она не понимала, почему вдруг появилась испугавшая ее уверенность в том, что он может не вернуться.
– Это, должно быть, смешно, – сказала она неуверенно, вытирая слезы ладонью. – Я же не могла оказаться в худшем месте, чем те, где мне приходилось жить.
– Нет, могла бы, – сказал он с горькой усмешкой, будто ее слова обидели его, невыносимо ровным и спокойным голосом. – Тебя могли предать множество раз.
Она подняла голову и поймала его взгляд, понимающий, мягкий, как теплая летняя земля, ласкающий, и он нежно провел рукой по ее коротким волосам.
– Я дошел до другого конца квартала, надеясь найти лазейку, через которую можно было бы проскочить незаметно для полиции. Чаффи, похоже, удалось выбраться до того, как они все здесь вокруг блокировали. Нам, однако, придется ждать.
– Что ж, – сказала Фиона, глубоко вздохнув, – можно констатировать, что выбор у нас не богат: остаться здесь и околеть от холода или вернуться к миссис Тоуллер, где велика вероятность нарваться на полицейских.
Алекс кивнул и погладил ладонью ее щеку.
– Придется ждать здесь. Давай только я схожу вниз – посмотрю, не живет ли там кто.
– Там никого нет, я проверяла, – сказала Фиона, позволяя ему помочь ей подняться на ноги.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты ходила туда одна, пока меня не было?
– Нет. Просто я могу определить, есть ли кто-то в доме, с одного взгляда. Это такой дар, – затараторила она с залихватской улыбкой, сделавшись вдруг, как отметил Алекс, чем-то похожей на Франшема и Линни. – Меня из-за этого считали отличной форточницей. Я могла вползти в любой дом, убедиться, что там никого нет, и впустить подельников. Далеко не каждый обладает таким талантом!
Она видела, что его раздражают подобные рассказы о ее темном прошлом, но не могла остановиться – точнее, не останавливалась намеренно. Ей хотелось подготовить его, чтобы быть уверенной в том, что когда она расскажет ему всю правду, он не воспримет этот рассказ как преувеличение или ложную браваду. И она должна еще многое рассказать ему, прежде чем окончательно все разрушить.
Но не сейчас. Еще не время. Сейчас пока слишком страшно. К тому же, после того как увидела его проникающий в душу взгляд, она просто не могла огорчать его подобными рассказами. Он тоже знал жизнь: теперь она могла с уверенностью сказать это, – но ту жизнь, которой когда-то жила она, он не знал, да и, наверное, это к лучшему.
– Неплохо бы что-нибудь съесть… – зачем-то сказала она.
– Неплохо, – ответил он, заглядывая в чердачное окно, о котором говорила Фиона. – Однако, сколь хорошо бы ни был развит твой инстинкт, первым пойду я. Они наверняка в первую очередь станут осматривать пустующие дома.
Фиона молчала, о чем-то размышляя, потом оглядела свое бесформенное платье и столь же бесформенную благодаря маскировочным ухищрениям фигуру. Будто вылепленная хорошим скульптором, фигура Алекса являла собой полный контраст рядом с ней. Она подумала, что он как раз из тех мужчин, которым идет военная форма. И тут ей в голову пришла неожиданная мысль:
– Они ищут тебя и меня, но ведь не двух солдат…
Алекс все понял мгновенно, и вскоре они снова оказались в доме миссис Тоуллер. Назойливый маленький констебль все еще был там – даже с чердака они слышали, как он монотонно рассказывал какую-то историю. Дом был окружен его людьми, однако Линни оказалась права: с первого взгляда было ясно, что в театральную кладовую после их побега никто не заходил. Алекс запер помещение изнутри, подперев для пущей надежности дверь стулом, и они принялись искать в залежах разнообразных «сокровищ» нужные костюмы.
