Екатерина Мурашова - Представление должно продолжаться
– Но еще не сейчас.
– Еще не сейчас, – эхом откликнулся Максимилиан.
И чуть позже:
– Я не могу. Ты же… ты же для меня еще ребенок…
– Выпей еще спирту. И вспомни: я, как и Люшика, хитровский ребенок, а это, как ни крути, – совсем особая порода детей.
– Да, – кивнул он, отхлебывая спирт прямо из банки. – Сейчас, уже после революции, растут другие дети. Смелые и жестокие. Мы не были такими.
– Молчи, Сарайя.
– Есть ли разница между любомудрием и словоблудием?
– Да замолчи ты наконец! Ради Творца.
Он замолчал.
Она не смотрела на него. Из ее глаз текли по щекам круглые слезы, похожие на хрустальные ягоды. Пальцы ее жили отдельной жизнью. Под этими пальцами возрождалась, трепетала, умирала и снова возрождалась его плоть.
Где были в этот момент их души? Может быть, парили в синем и холодном петербургском небе?
* * *– Представь, один из них – фермер из Небраски. После воевал в Европе, награжден медалью. Я говорю с ним о родине на родном языке, и у меня душа поет, я вспоминаю свою бронзовую прерию…
– Это славно, Глэдис, – Люша погладила пожилую актрису по большой натруженной руке.
В этой комнате под крышей почти ничего не изменилось за прошедшие годы. Разве что старые афиши, которыми были обклеены стены, еще выцвели и пожелтели. Люша подсчитала в уме: с момента, когда маленькая хитровская побродяжка пришла сюда впервые и под аккомпанемент Глэдис станцевала танец про ковбоя Джона и дочку пастора Мэри, прошло уже тринадцать лет.
– Три недели назад я встретила того самого вора, от мести которого за убитого подельника ты меня прятала тогда, когда мы с тобой только познакомились. Теперь он хлопочет за Алекса.
– Мы все встречаемся со своим прошлым, – кивнула Глэдис. – Рано или поздно. Это как повторение урока…
– Так что же, ты теперь, после закрытия ресторана, работаешь с этими американцами? А что они тут делают? Ведь Америка как будто бы не признала большевистскую Россию…
– Это АРА – американская администрация помощи (АРА – American Relief Administration, формально негосударственная организация в США, существовавшая с 1919 до конца 1930‑х годов XX века – прим. авт.). Они раздают продукты голодающим, а еще организуют аптечные пункты и прививки. Все это – бесплатно.
– Глэдис, твои соотечественники – очень благородные люди, – серьезно сказала Люша. – Бесплатно помогать своим врагам в трудное для них время…
– Ох, не смеши меня, – состроила гримаску Глэдис. – Мои соотечественники точно такие же люди, как и все остальные. Знаешь поговорку про бесплатный сыр, который бывает только в мышеловке? В войну они продавали или давали в долг продовольствие и прочие товары Европе. Потом – вашему Колчаку. Сейчас это все закончилось. Но запасы-то остались, а если государство резко прекратит закупать у фермеров уже выращенные продукты, так цены на них сразу обрушатся и голод наступит уже у нас. Вот наш президент Вильсон и руководитель АРА Гувер и убедили Конгресс помочь России. Гувер так и сказал (я читала его речь в американских газетах): «Продовольствие, которое мы хотим направить в Россию, является излишком в Соединенных Штатах. Мы сейчас скармливаем молоко свиньям, сжигаем кукурузу в топках. С экономической точки зрения посылка этого продовольствия для помощи не является потерей для Америки». А Вильсон еще прежде добавил: «Посредством поставок продовольствия мы остановим и в конце концов уничтожим большевизм– поскольку большевизм – это голод и хаос.»
– А, ну теперь понятно, – облегченно вздохнула Люша. – А то я уж заволновалась… Так что же – ты говоришь «наш президент» «у нас наступит голод»… Ты теперь уедешь с ними на родину, Глэдис?
– Я думаю, да. Куплю небольшой домик где-нибудь в окрестностях Белвью, буду сажать левкои в палисаде и вспоминать свою жизнь… Все окрестные домохозяйки, никогда не высовывавшие носа дальше ярмарки в соседнем городишке, будут напоказ фыркать в мою сторону, но втайне до слез завидовать мне и, пригласив меня в свой кружок вышивания, будут жадно слушать мои рассказы… Я не зову тебя с собой, хотя, наверное, вполне могла бы объявить тебя своей племянницей и выхлопотать пропуск. Но ведь ты не поедешь со мной, потому что любишь свои Синие Ключи также, как я люблю свою прерию?
– Конечно, не поеду. Что мне делать в Америке?
– Но что же ты будешь делать здесь?
– Еще не знаю. Но что-нибудь точно будет, потому что никогда не бывает так, чтобы ничего не было.
– Точно сказано! – засмеялась Глэдис. – Show must go on, как говаривали у нас на Бродвее. Представление должно продолжаться!
– Продолжаться в любом случае, Большая Глэдис?
– Конечно, в любом, Крошка Люша.
– Мне будет тебя очень не хватать. Очень. Но я буду представлять себе, как в вышивальном кружке маленького американского городка ты рассказываешь о том, как жонглировала жареными цыплятами перед русскими купцами, и они кидали тебе деньги прямо на сцену, а на тебе были такие роскошные красные чулки с черными подвязками… Мне уже сейчас нравится воображать себе их лица… Это ведь тоже оно – пока мы живы, шоу маст гоу он.
– Да, да, именно так, Крошка Люша!
Женщины дружно засмеялись и обнялись.
Косой солнечный луч упал на стену, позолотил выцветшие афиши, и лица мужчин и женщин в цилиндрах и париках с перьями, еще секунду назад обескуражено-жалкие, вновь заулыбались бодро и весело.
* * *Глава 28,
В которой Александр выходит на свободу, а в Синих Ключах организуется театральная колония имени В. И. Ленина
Принесли обед в большой миске. Оживились все.
Старик в обширной женской шубе – историк литературы, тиснул где-то статью, что монархия – единственная возможная форма правления для такой страны как Россия, а все остальное – распад и гибель.
Еврей зубной техник с большим чемоданом, где есть все необходимое – видно давно готовился к аресту и не растерялся в момент.
Баба толстая в кацавейке, шла на спекуляцию, да попала на квартире под обыск, очутилась с контрреволюционерами.
Красивый балтийский матрос в умопомрачительных клешах и с наколкой на груди – напился, скандалил, кричал: долой мерзавцев-большевиков!
Красноармеец из «загородительного отряда» – убил впопыхах женщину с ребенком, пошел под суд.
Пожилая девушка в обтрепанном платье и шляпке с искусственными фруктами – попала в Чеку неизвестно как и за что – второй месяц ждет разбирательства.
Два крепких, бородатых крестьянина. Ходоки из своей деревни – пришли жаловаться на произвол, пьянство и воровство комбеда, очутились в Чеке.
