Генрих Шумахер - Паутина жизни. Последняя любовь Нельсона
Как мерзко было все это! Да и кто знал, не раскусит ли комендант гавани двусмысленное предписание? Тогда все погибнет!
В ней пробуждался гнев при виде трусливой низости этих людей, их жалкой боязливости, хитрой игры словами. «Надо быть выше этого! И мне это по силам!» — вдруг подумала Эмма, тихо встала и осторожно вышла из комнаты.
XIII
Эмма застала королеву сидящей на кровати среди бумаг, которые были разбросаны повсюду. Мария-Каролина сразу догадалась, что случилось что-то важное.
— Известия о Нельсоне? — крикнула она Эмме. — Скорее, не мучай меня длинным предисловием! Скажи мне все!
Эмма подошла к ней вплотную и сказала, понизив голос:
— Нельсон здесь!
Мария-Каролина смертельно побледнела:
— Здесь? Значит… он разбит? Ведь иначе… гремели бы пушки, звонили бы колокола…
— Он не разбит, ваше величество, но, если вы предоставите решение вашим министрам, если вы сами не вмешаетесь в это дело, он никогда не победит!
Она вкратце рассказала королеве, в чем дело. Мария-Каролина слушала с напряженным вниманием, затем от волнения вскочила с кровати и забегала в длинном пеньюаре взад и вперед по комнате.
— Что же я могу сделать? — воскликнула она, когда Эмма кончила. — Министры правы! Нам может стоить трона, если мы нарушим договор!
— А если вы и сдержите его, то результат будет все-таки тот же! Убийцы Марии-Антуанетты уже в Риме. Если Нельсон должен будет вернуться с флотом в Тулон, они нападут на Сицилию, последнее убежище вашего величества. Вся Италия по милости Франции станет единой республикой. Уж не думаете ли вы, что в этой республике найдется место для Бурбонов? Разве только — на пару могил! Как одна австриячка вышла из Тампля в Париже, чтобы сложить голову под ножом гильотины, так и в Неаполе ворота Викарии раскроются для другой австриячки…
— Перестаньте, миледи! — крикнула королева, закрывая лицо руками. — Что вы позволяете себе?
Эмма холодно поклонилась:
— Я позволяю себе говорить правду, ваше величество, или, по крайней мере, то, что я считаю правдой!
Королева гордо подняла голову:
— Вы думаете, я боюсь? Я опасаюсь лишь за судьбу детей, а за себя… Моя сестра уже доказала, что дочери Марии-Терезии умеют умирать. К делу! Что от меня требуется?
— Министры боятся посвятить ваше величество в судьбу Нельсона и Англии! — с язвительной иронией ответила Эмма. — Я же, надеюсь, лучше знаю неаполитанскую королеву. Мария-Каролина не способна оставить в нужде друга, которого она сама призвала. Я прошу ваше величество предписать властям открыть Нельсону гавани Сицилии.
Эмма сверкающим взглядом смотрела на королеву и закончила свои слова жестом, указывавшим на письменный стол. И, словно повинуясь непреодолимой силе, королева, присев за стол, стала писать, вполголоса повторяя слова:
«Приказываю коменданту гаваней Сицилии добрососедски принять эскадру адмирала Нельсона, снабдить водой и пище выми припасами и помочь как в починке судов, так и во всем необходимом».
Она хотела подписать приказ, но вдруг перо выпало у нее из рук, она скомкала листок и вскочила, вскрикнув:
— Не могу! Не могу! Не только моя судьба, но и судьба моих детей и всего народа зависит от этого! Не говорите мне про мои обязанности перед Англией! Короли часто не имеют права сдерживать свои обещания. Не настаивайте более, миледи! Это невозможно!
Она сделала рукой знак, отпуская Эмму, но та не ушла, а присела к столу на место Марии-Каролины и взяла чистый листок.
— Время не терпит! Не соблаговолит ли ваше величество взглянуть на то, что я пишу? — И в то время как королева с удивлением посмотрела через ее плечо, она продолжала быстро писать:
«Я, леди Эмма Гамильтон, сим признаю, что вчера, 17 июля 1798 года, я доставила английскому адмиралу мистеру Горацио Нельсону приказ властям Сицилии, которым ему должен был открыться вход в гавани королевства. Этот приказ я составила сама и подписала поддельной подписью королевы Марии-Каролины. Все это я сделала по добровольному побуждению, без ведома и желания королевы, адмирала Нельсона или ка кой-нибудь другой особы. Из любви к отечеству, из ненависти к Франции!»
Мария-Каролина крикнула:
— Это… это… Ты знаешь, что… ты делаешь?
— Знаю, ваше величество, — ответила Эмма, спокойно кивая головой. — Я предлагаю вам в залог свою голову. Я считаю, это честнее, чем то, что задумали ваши министры, которые собираются совершить преступление над ничего не подозревающим человеком. В тот день, когда Нельсон будет побежден и Франция потребует от вас указания виновного, вы покажете им эту записку и выдадите меня. Ваше величество можете быть уверены, что леди Гамильтон сумеет умереть не менее стойко, чем дочери Марии-Терезии! — И, снова склонившись к бумаге, она прибавила подпись:
«Неаполь, 18 июня 1798 г. Эмма Гамильтон».
— Завтрашнее число? — удивленно спросила королева. — Зачем это?
Эмма улыбнулась:
— Так правдоподобнее. Семнадцатого июня в волнении за Нельсона я подделала приказ. В следующую ночь я поняла дерзость своего поступка, во мне заговорила совесть. На следующий день, то есть восемнадцатого, я созналась вам во всем. Будучи возмущены сделанным мною, вы потребовали от меня этого письменного признания и лишили меня своей близости. Да, ваше величество, уж придется вам подвергнуть меня своей немилости… по крайней мере, до тех пор пока Нельсон не уничтожит французский флот!
Мария-Каролина пытливо посмотрела ей в глаза:
— Ты веришь в него?
— Я верю в него, ваше величество.
— Так твердо, что готова умереть за свою веру? Ты любишь его, Эмма?
Лицо Эммы стало бледным и застывшим, но скоро она оправилась и гордо ответила на вопрос королевы:
— О да! Я люблю его!
Теперь и Мария-Каролина побледнела. Она резко отвернулась и, задыхаясь, прошла по комнате. Вдруг она разгладила скомканный приказ, подписала его и подала Эмме.
— Возьмите! Для вашего Нельсона! — сказала она натянутым, вымученным, почти иронически звучавшим тоном. — Разумеется, вы сообщите ему, что вы сделали для него…
Горькая улыбка скользнула по лицу Эммы в тот миг, когда она брала приказ.
— Он никогда не должен узнать об этом, так как никогда не согласится сознательно воспользоваться обманом. Его благодарность будет принадлежать исключительно вашему величеству!
Она низко поклонилась и повернулась к двери. Но королева догнала ее, стала совать ей в руки ее признание.
— Возьмите и это тоже; миледи! И Мария-Каролина тоже не принимает участия в обманах!
