Жюльетта Бенцони - Золотая химера Борджа
— О чем вы подумали?
— Предпочитаю больше об этом не думать. Но считаю, что нам нужно найти возможность и проникнуть в этот несчастный замок! Вы же сказали, что подземелье под ним или где-то неподалеку…
— Да, вы правы. Но тогда нам нужно двинуться по второму коридору, этот заканчивается.
С той минуты, как Альдо увидел в щелку своего родственника Юбера, а потом поговорил с ним, он почувствовал, что возродился к жизни. Самое главное, он узнал, где находится, и страшно этому обрадовался, хотя и теперь не понимал, для чего его держали так долго узником замка Круа-От. Чтобы потребовать и получить выкуп, не нужно было столько времени, а ни о чем другом, кроме выкупа, речь, конечно же, не шла.
Но последний знак вопроса тоже растаял в воздухе, когда профессор пообещал следующей ночью принести необходимые инструменты и вытащить его из каменного мешка. Никогда еще день не казался Альдо таким длинным и не тянулся так медленно. Он считал не часы, а каждую минуту и секунду. В страшном возбуждении он сделал вид, будто спит уже в семь часов вечера, когда тюремщики, как обычно, принесли ему вечернюю порцию угля. А когда они ушли, с невыразимым облегчением подумал, что никогда их больше не увидит!
Он не мог проглотить ни куска и, выпив стакан воды, снова растянулся на кровати, понимая, что не уснет, но надеясь хотя бы немного успокоиться. Напрасная надежда. Сердце колотилось как сумасшедшее. Ожидание — чудная вещь, вот только недешево обходится. Сна, естественно, не было ни в одном глазу. В голове мутилось от одной только мысли, что скоро он расстанется с этой крысиной норой, снова увидит небо, солнце, друзей, семью, пусть даже они и не сразу помирятся с Лизой! Он сможет расцеловать детей, обнять тетушку Амели, План-Крепен… Может быть, даже этого упрямого осла Адальбера, если, конечно, он уже остыл после своего безумия и расстался со своей примадонной… Но будь что будет! В эту минуту даже ссоры казались Альдо сладостными…
Колокол деревенской церкви пробил половину одиннадцатого, когда с привычным скрипом отворилась тюремная дверь и возле Альдо появился Макс в сопровождении охранника в капюшоне с прорезями и автоматом в руках.
— Поднимайся! — скомандовал он. — Эй! А чего это ты спишь не раздеваясь?
— А что, запрещено? Представьте себе, мне холодно! Эта жалкая жаровня ни черта не греет! И какого дьявола вы здесь, что вам от меня надо? — Отчаяние сделало Альдо злобным и агрессивным.
— Ты получаешь приказы, а не обсуждаешь их. Патрон велел тебя привести.
Была у Альдо возможность не согласиться? С чувством смертельного отчаяния Альдо надел ботинки и даже не вздрогнул, когда на запястьях у него защелкнулись наручники.
— Осторожный у вас, однако, патрон, — саркастически заметил он и, показав на автомат, добавил: — Имея такую игрушку за спиной, размечтаться о побеге? Да такое только в романах бывает! На вашем месте…
Альдо всячески тянул время, надеясь дождаться профессора. Он хотел, чтобы тот понял: программа изменилась, надо предпринимать что-то другое. Зато Макс не намерен был терять время.
— Хватит трепаться. Патрон ждать не любит.
Что оставалось? Только выполнять приказ. Альдо пожал плечами и последовал за своим провожатым. Выйдя за порог, он наблюдал, как закрывались скрипучие засовы, гремела цепь, скрежетал замок, а потом они стали подниматься наверх по крутой, вырубленной в скале лестнице, которая привела их в сводчатую галерею. Пройдя по галерее, они снова начали подниматься по крутой винтовой лестнице, которая показалась узнику бесконечной. Поворот, еще поворот, и вот они наконец на площадке, освещенной двумя факелами, прижатыми к стене железными когтистыми креплениями, похожими на лапы хищной птицы. Днем площадку, как видно, освещало узкое, похожее на бойницу окно.
Макс подошел к низкой каменной арке и отпер еще одну дверь, взял пленника за локоть и подтолкнул его. Альдо переступил порог и… оказался в иных временах.
Очевидно, он стоял в приемном зале замка. Над ним возвышался удивительной красоты потолок, расписанный золотом, с красными и синими кессонами. Стены украшали аррасские гобелены со сценами охоты. В огромном камине полыхал огонь, а на каминной полке стояла конная фигура рыцаря в доспехах. В центре зала — высокое кресло, обитое алым генуэзским бархатом с золотым позументом, вдоль стен расставлено несколько табуретов с сиденьями из красной кожи и ножками в виде буквы Х. Больше в зале не было никакой мебели. Два высоких светильника с длинными красными свечами дополняют убранство, придавая своим золотистым светом таинственность. Никакого ковра на прекрасном мраморном полу, где белые, черные и красные плитки складываются в завитки и розетки.
Когда Альдо ввели в зал, он был пуст. Красота зала заставила знатока присвистнуть и вернула ему хладнокровие. Он отдал должное памяти ван Тильдена, который, как он знал, отреставрировал помещение. Альдо принялся прохаживаться по залу, любуясь гобеленами, словно попал в художественную галерею. Он ничуть не рисовался, он искренне увлекся старинными произведениями искусства, которые любил и в которых хорошо разбирался. В этом зале он был как у себя дома, что несказанно удивило Макса, который не отставал от него ни на шаг.
— Похоже, вам эти штуки интересны, — заметил он, инстинктивно перейдя на «вы», что говорило о подспудном уважении.
— Это моя профессия. Я люблю ее, вот и все.
— Вы ведь вроде бы ювелир?
— Не совсем. Я эксперт по старинным произведениям искусства, в том числе и по драгоценностям.
— Ну и как? Идет дело?
Альдо невольно рассмеялся, хотя смеяться было нечему.
— Если бы не шло, разве я оказался бы здесь, как ты думаешь? Наверное, твой хозяин знает, на кого стоит охотиться. Кстати, где же он? Вряд ли он пригласил меня любоваться гобеленами.
— Он здесь, — произнес голос с итальянским акцентом, и Альдо повернул голову в сторону камина, откуда донесся звук. Взглянув, он не мог удержаться от изумленного возгласа: возле кресла стояла живая копия Чезаре Борджа, каким написал его Вазари.
Все было точь-в-точь как на портрете: лицо, удлиненное небольшой раздвоенной бородкой, тонкие монгольские усы, сливающиеся с ней, темные глаза, одежда того времени из черного бархата с золотой отделкой. В глубоком удлиненном вырезе была видна белоснежная плоеная рубашка. На голове — большой берет с драгоценной застежкой… Глаза Альдо расширились, рот приоткрылся: вместо застежки, изображенной художником, на берете сияла изумрудом та самая знаменитая химера.
Изумление узника заставило улыбнуться хозяина, и тут же Морозини уловил в лице Борджа что-то знакомое. Кто же это? Кого напоминает? Да и голос ему тоже показался знакомым… А Борджа насмешливо заговорил:
