Эльвира Барякина - Князь советский
Клим повернулся к Элькину:
– Так вас отправили на Соловки? Как же вы сбежали оттуда?
– С Соловков сбежать невозможно – это острова в Белом море, – мрачно произнес Элькин. – Меня до туда не довезли: я ушел из пересыльного лагеря, который расположен на материке под Кемью.
Клим почувствовал, как у него по спине потек холодок – в СССР все знали о северных трудовых лагерях, но достоверно о них ничего не было известно.
– Я могу взять у вас интервью? Ваша история наверняка заинтересует редакцию «Юнайтед пресс».
Элькин смерил Клима насмешливым взглядом.
– Что, сразу почуяли деньги и славу?
– Я просто хотел узнать…
– У меня, господин Рогов, ничего не осталось, кроме этой истории, и я продам ее тому, кто больше заплатит. Мне надо выбираться из нашего богоспасаемого Отечества, а нелегальный переход в Польшу, к вашему сведению, стоит триста рублей.
– Мы дадим вам денег! – горячо воскликнула Нина. – А когда вы переберетесь через границу, вы сможете собрать журналистов и поторговаться насчет вашего интервью.
Казалось, ни ее, ни графиню не возмутило то, что Элькин заподозрил Клима в готовности нажиться на чужой беде.
Хозяйка посмотрела на висящие на стене ходики:
– Надо бы сварить картофель, а то скоро дети из школы придут.
Нина с готовностью побежала во двор, к погребу, и Клим отправился вслед за ней.
Она открыла крышку на срубе и принялась спускаться вниз по лестнице.
– Нина… – окликнул ее Клим. – Ты даже не спросила меня про паспорт. Я все тебе привез.
Она подняла на него отрешенный взгляд:
– Да, спасибо.
Никаких победных танцев не случилось. Клим стоял над распахнутой пастью погреба и вдыхал могильные запахи земли и тлена.
– Не стоит благодарности.
Нина выбралась наружу с ведерком мелкой, покрытой глазками картошки.
– Я понимаю, что Элькин – твой друг, – начал Клим, – но я просто хочу, чтобы ты знала… После того, как ты зафрахтуешь пароход для немецких беженцев, у нас не останется денег на жизнь. Я почти не говорю по-немецки и не смогу быстро найти работу. Мой приятель Зайберт является известным на всю Германию журналистом, но и он перебивается случайными статьями… Можно, я буду говорить откровенно?
– Да, конечно, – кивнула Нина. Лицо ее было бледным и несчастным; кудрявые пряди выбились из-под гребенки и повисли вдоль щек.
– Я делаю все, что в моих силах, чтобы мы с тобой смогли что-то наладить, – проговорил Клим. – Но у тебя то и дело появляются другие цели – какие-то Элькины, какие-то переходы в Польшу…
Нина потупилась.
– Я хочу ему помочь, потому что я запросто могла оказаться на его месте. Большевики – это современная Золотая Орда: они совершают набеги на мирных людей и обращают их в рабство. Если ты попадешь на лесоповал или на стройку какой-нибудь гробницы, назад пути не будет: тебя искалечат и физически, и нравственно… Я представила себе, что бы случилось со мной, если бы меня схватили… И ведь это может произойти в любой момент! На кого тогда надеяться? Только на добрых людей! Вот и Элькин надеется…
Нина судорожно передохнула и обняла Клима.
– Если я делаю что-то непонятное, то это не в ущерб нам с тобой. Просто доверься мне!
Клим прижал Нину к себе. В том-то и дело, что он не мог ей доверять. Они устроили себе рай в шалаше: одно неверное движение, одно дуновение сильного ветра – и все опоры ломались. Что их ждало? Ревность и подозрения, а вовсе не закаты с водопадами.
– Если я дам Элькину денег на дорогу, так будет лучше для всех, – сказала Нина. – Он сможет вывезти наши доллары за границу, я встречу его в Берлине, и мы заплатим за фрахт парохода.
– Делай, как знаешь, – вздохнул Клим и достал из кармана «Книгу мертвых». – Это мой дневник. Прочитай его, а потом сожги. Я все равно не смогу взять его с собой в Германию – таможня конфисковывает у пассажиров все печатные и рукописные материалы, не прошедшие цензуру.
– Ты пускаешь меня в святая святых? – удивилась Нина.
– Давай учиться правильно понимать друг друга. А для этого надо делиться наболевшим.
– Хочешь, я тебе тоже расскажу все про Оскара? – спросила Нина.
Клим покачал головой.
– Отложим это удовольствие до 1976 года. Когда тебе стукнет восемьдесят лет, я уже перестану беспокоиться, что ты от меня сбежишь, и буду готов выслушать твои признания.
2.«Книга Мертвых»
Запись, сделанная Ниной
Извини, но я не могу уничтожить твой дневник и попробую провезти его контрабандой в Германию. Я перечитаю его тебе, когда мне будет восемьдесят лет, и когда ты будешь ругать меня за Оскара Рейха. К тому времени у нас начнутся провалы в памяти и мне нечем будет тебя пристыдить, а так у меня будет доказательство, что мы с тобой оба хороши.
3.Тетрадный листок, вложенный в «Книгу Мертвых»
Запись, сделанная Ниной
Завтра Элькин уезжает в Минск. Подумав, он все-таки решил рассказать мне свою историю – в качестве благодарности за деньги на дорогу.
Записываю, как умею:
За три дня, без какого-либо судебного разбирательства, Элькина приговорили к десяти годам каторги и отправили на север.
У чекистов уже налажена вся система: новых заключенных эшелонами поставляют на станцию Кемь, а оттуда, как скот, гонят в пересыльный лагерь на берегу Белого моря. Их называют «пополнение» – как на фронте, и никто не скрывает того, что они должны заменить собой павших.
Пересыльный лагерь представляет собой территорию, окруженную забором и колючей проволокой. Там располагаются два десятка бараков, в которых постоянно находятся около полутора тысяч человек. Все они живут в страшной тесноте и спят на длинных настилах из досок. В конце барака – загородка для охранников. Они тоже являются заключенными – это бывшие сотрудники ОГПУ, которых сослали на север за должностные преступления. Из всего руководства вольнонаемными являются начальник и его двое помощников.
Советская лагерная система устроена таким образом, что каторжники борются за привилегии, а не за свободу, – им кажется, что этого добиться проще. Именно поэтому никто из охранников не пытается сбежать или обратить оружие против своих угнетателей.
Если ты оказался на каторге в качестве надзирателя, ты будешь спать на отдельных нарах, питаться из особого котла, а при случае можешь получить полушубок. Тебя не будут часами держать на ветру во время проверок и не пошлют вылавливать из моря бревна, пригнанные с Соловков. Дисциплина в лагере держится за счет страха, что тебя лишат тепла, еды, отдыха и мало-мальской физической безопасности.
