Жюльетта Бенцони - Принцесса вандалов
Дальнейшее описание не оставляло никаких сомнений по поводу того, о ком рассказывается история, причем героине приписывалось еще и безудержное распутство. Трагедия, пережитая молодой женщиной в доме Фуке, подавалась как всепожирающая страсть к аббату, которого она вдобавок задумала разорить и с которым бежала, переодевшись монахиней. Рассказ изобиловал всевозможными пикантными подробностями.
Конде с брезгливой гримасой отшвырнул от себя книгу, но Бастий поймал ее на лету.
— Откуда ты взял эту гадость?
— Нашел на коврике в карете госпожи герцогини. Не знаю, может, она выпала у нее из рук после того, как она в нее заглянула. А может, ее кто-то подкинул и госпожа герцогиня ее даже не заметила, прикрыв подолом платья? А может, она лежала там с того самого времени, как мы в последний раз ездили в карете?.. Не знаю.
— Как бы там ни было, — заключил принц, — но после такого чтения действительно можно и покончить с собой. Я больше ничему не удивляюсь.
Лицо Бастия исказилось ужасом.
— Она хотела…
— Пронзить свое сердце кинжалом. По счастью, лезвие соскользнуло.
— Убить себя! Она! Такая набожная! Значит, отчаянию ее не было предела! Ну, этот мужлан поплатится за ее горе! Он его прочувствует до конца! Уж я постараюсь!
— Успокойся! Если тебе удастся задуманное, то в награду ты получишь виселицу, а герцогиня позор. Скажут, что ты был ее любовником.
— Я не буду сидеть сложа руки, когда мою госпожу с такой низостью оскорбляют. Я дал клятву умирающему герцогу Гаспару оберегать ее и не нарушу своей клятвы!
— Нисколько не сомневаюсь в твоей верности, — с улыбкой отозвался принц. — И даже думаю, что оберегал бы ее точно так же, если бы не давал клятвы герцогу Гаспару. Ты любишь свою госпожу.
Принц не спрашивал, он утверждал, Бастий покраснел, но не опустил взгляда.
— Я знаю, что не имею права, но это не зависит от моей воли. Молю вас, монсеньор! Ей об этом знать не должно.
— Не беспокойся, у меня и в мыслях не было открывать твои тайны. А что касается до этой книжонки, — он забрал у Бастия книгу и положил ее к себе в карман, — то этим делом займусь я.
— А почему не ее брат?
— Потому что господин герцог Люксембургский, не имея под рукой врагов, с которыми бы сражался, давно пребывает в нетерпении и может обрушиться на самого короля.
— Простите меня, монсеньор, но я не понимаю, по какой причине.
— По той, что права госпожи герцогини до сих пор не признаны, тогда как ее супруг постоянно отсутствует, вынужденный пребывать в Германии и выяснять отношения со своей родней. Все это означает, что король тоже не считает ее брак законным и, отстранив от двора, выказывает свое неуважение.
— Но господин герцог рано или поздно вернется!
— В чем можно быть уверенным с этими немцами! Особенно с этим! Если он ухитрился забыть, что уже был женат, — со смехом заключил принц.
Направляясь вновь к Изабель, де Конде и сам немало удивлялся, что столько времени «болтал» — это слово было как нельзя более уместно — со слугой. Впрочем, пройдя столько войн, он научился точно так же, как Франсуа, судить о людях не по титулам, а по достоинствам. Этот был предан и знал, что такое честь. Гаспар де Шатильон не ошибся, когда поручил верному Бастию любимую жену и ребенка, которого она тогда носила.
Принц уже подошел к лестнице, собираясь подняться, когда во двор въехала карета Бурдело. Врач смотрел довольно сердито: его потревожили в тот самый миг, когда он направлялся к обеденному столу, а он терпеть не мог, когда нарушали заведенный в доме порядок. Зная принца с детства, он не скрывал от него своего недовольства.
— Надеюсь, по крайней мере, что меня тревожат не по пустякам?
— Попытка самоубийства ослабленной долгой болезнью женщины! Вы должны меня знать, Бурдело! Если я считаю что-то серьезным, то это серьезно. Ваш аппетит может подождать! И, между прочим, вам лучше есть поменьше. Вы толстеете…
Час спустя Изабель, забыв свои горести, спокойно заснула под воздействием небольшого количества опия, который дал ей доктор, а сам он вернулся к прерванному обеду, чем был несказанно доволен.
Вернулся к себе и принц де Конде и отдал все необходимые распоряжения, чтобы ранним утром быть в Сен-Жермене. Он намеревался приехать как можно раньше, чтобы присутствовать при одевании короля.
Во время утреннего туалета рубашку королю должен был подавать принц крови, и в это утро де Конде никому не собирался уступать свою привилегию.
В покое перед спальней, как обычно, толпилось множество народу, и все разговаривали довольно громко, стараясь быть услышанными. Король терпеть не мог громких разговоров, и де Конде рискнул возвысить голос чуть ли не до крика, постаравшись перекричать всех.
— Господа! Господа! Вы забыли тонкий слух Его Величества? Ему непереносим этот адский шум! О чем вы думаете, Сент-Эньян? Разве не ваша обязанность поддерживать в покоях тишину?
— А если это невозможно? — жалобно проговорил Сент-Эньян, и де Конде едва расслышал его слова.
— Господин принц совершенно прав, — отозвался герцог де Креки, — и мы поспешим попросить у Его Величества прощения, но многие так возмущены негодной книжонкой, которая сыплет оскорблениями направо и налево.
— Не этой ли? — осведомился принц, доставая из кармана книгу.
— Этой самой! Весьма многие среди нас, и, прямо скажем, не самые захудалые, выставлены в самом неприглядном виде в этих историйках. Упражняясь в остроумии, прикрываясь юмором, автор раздает звонкие пощечины. Мы желаем получить от короля разрешения на получение сатисфакции с помощью оружия, — закончил де Креки, которого принц, взяв за рукав, отвел в сторону.
— Вы позволите, дорогой герцог, первым пройти мне, чтобы поговорить о даме, которая дорога мне и чей супруг в отсутствии?
— А правда, что она…
— Нет, конечно, дорогой герцог! Но этот случай весьма серьезен, и если я заговорил о нем с вами, то потому что знаю вас как человека чести. В миг отчаяния она готова была… посягнуть на собственную жизнь.
— Боже мой! Бедная женщина! Вы хотите рассказать об этом королю?
— Не обо всем. Но так, чтобы он понял, что писания эти не только низки, но и опасны…
— Но разве не должен был в отсутствии мужа откликнуться на обиду герцог Люксембургский? — высказал предположение де Креки. — Тем более что его сестре нанесена была, как вы говорите, жестокая обида?
— Я не знаю, что он может предпринять и спешу опередить его. Не забывайте, он сын графа Монморанси де Бутвиля.
В этот миг двери распахнулись, и на пороге появился король.
