Елена Арсеньева - Город грешных желаний
— Два… часа? — с расстановкой повторил Григорий. — А кто же остался там?
* * *Пока Прокопий недоумевал над вопросом, Джилья справилась с собой, а если даже и нет, то приняла такой равнодушный вид, Словно ей и море по колено.
— Где? — небрежно подняла брови, но Григорий только шагнул к ней — и она невольно отпрянула.
— Где?! Знаешь где! Ты говорила, что сама придешь за мной! Кого ты подослала? Кого я оглушил и бросил в камере?
— Оглушил и бросил?! — взвизгнула Джилья. — Так вот что меня ожидало? Вот какую участь ты мне приуготовил — и это в благодарность за все мои старания! Да если бы я только могла подумать!.. — патетически выкрикнула она.
А чего тут думать? — перебил Григорий. — И думать нечего. Я же тебе ясно сказал: шею, мол, сверну, если только еще раз полезешь ко мне со своими приставаниями.
— А что, она полезла-таки с приставаниями? — хихикнула Джилья. — И за это ты ее — бац! — по затылку! Да… Не повезло бедняжке. Впрочем, она не посмеет сказать, будто я ее не предупреждала. Я так и говорила: мол, ты обрушишь на нее свою благодарность. Вижу, обрушил?
— Обрушил, — тяжело вздохнул Григорий, оглядывая кулак. — Но ничего, скоро очнется.
— Вот же незадача! — вздохнула в лад ему Джилья. — Право, как ни соберусь я вмешаться в дела Троянды, все неладно получается!
Если Прокопия при звуке этого имени словно приколотили к полу, то что же говорить о Григории? Содрогнувшись, словно через него прошла молния, он уставился на Джилью, пробормотав:
— Троянда? Так, значит, я Троянду?.. О господи… да ведь я убить ее мог!
— Как говорится, бьют, кого любят! Ну разумеется, в пылкости твоих чувств ко мне она теперь убедилась, — не без яда произнесла Джилья. — Ах, бедняжка. Так рвалась тебя спасти — и вот награда!
— Ну, что сделано — то сделано, не воротишь! — зачастил Прокопий, которого не на шутку обеспокоили тучи, скопившиеся на челе брата. — Ты же не нарочно, Гриня, правда?
— Разумеется, нечаянно! — ввернула зеленоглазая змея, но Прокопий постарался не расслышать коварного намека.
— Теперь уже не поправишь! — утешал он. — И что за беда: ну, полежит молодка без памяти, очухается, станет на помощь звать, все и уладится. А что побил — так ведь тело забывчиво, дело заплывчиво! Главное, что ты на воле. Скоро и ее освободят. Может, уже освободили даже.
Григорий угрюмо кивнул.
Прокопий только дух перевел: брат вроде бы начал успокаиваться, — как вдруг тот снова забился, словно в лихорадке:
— Да ведь сняли пост оттуда! Часовой стращал, мол, Аретино велел оставить узника в одиночестве и не давать ни хлеба, ни воды! Ушел он, ушел из подземелья, и Троянда хоть искричится вся, никто ее не услышит! А вдруг я ранил ее, болван безмозглый? Вдруг она истекает кровью?!
Он несколько раз стукнул кулаком по лбу, и Прокопий невольно замер от изумления: звук был совершенно деревянный.
«Ишь ты! — чуть не вскрикнул Прокопий. — И впрямь: голова у Гриньки — точь-в-точь пустой бочонок. А вот ежели, скажем, меня послушать… у меня-то голова, слава богу, не безмозглая… зазвенит или загудит?» Тут же он отвлекся от сторонних и совершенно не важных мыслей и вновь принялся утешать брата:
— Да ничего ей не сделается, Гриня! Подумаешь, покричит, поплачет часок-другой. Рано или поздно Аретино спохватится, куда она пропала, станет искать, расспрашивать всех подряд, дойдет черед до того часового, он все обскажет — Аретино и скумекает, куда его любушка подевалася.
И все так ладно да складно выходило в его воображении, что Прокопий невольно улыбнулся собственному красноречию… Но разве Джилья не могла не помешать чужой радости?
— Любушка? — переспросила она, вскинув брови. — Да? Ну хорошо, если вам хочется так думать… — Улыбка змеилась на ее тонких губах, и чудилось, Джилье до смерти хочется что-то сказать, но она с великим трудом удерживает себя. — Ну хорошо. Коли вам угодно — значит, любушка. Разумеется! В таком случае мне тем более нечего здесь делать. Извольте отдать мои деньги, — она вытянула ладонь и жадно пошевелила пальчиками, — и я не стану долее вас задерживать. Каждому свое, как утверждали древние римляне. Мне — деньги и свобода, вам — счастливого пути в Россию, Аретино — вспомнить о своей любушке… — Она хихикнула, как бы подавившись этим словом, и тогда Григорий преградил путь Прокопию, который уже ринулся было из каюты, чтобы принести наконец деньги — и покончить со всем, что мешало их возвращению домой.
— Погоди, — сказал брату Григорий. — И ты не спеши, красавица.
— Ты передумал? — всплеснула руками Джилья. — Ты решил продолжить то, чем мы тут занимались? Но зачем нам тогда твой брат? Или ты решил показать ему, как это делают настоящие мужчины?..
Сейчас Григорию больше всего хотелось показать брату, как настоящие мужчины стирают с лица земли подлых баб, но слишком многое он хотел узнать от Джильи, а поэтому убрал за спину так и чесавшиеся руки и сказал:
— Говори все, что знаешь о Троянде, или, клянусь богом, ты получишь свой мешок денег… но он будет привязан к твоей тонкой шейке, которую я сверну своими руками!
Джилья метнула на него быстрый взгляд, и Григорию пришлось невольно покачать головой. В ее глазах не было ни промелька страха: в них горело неприкрытое удовольствие. Да… это не просто распутная баба, которая на все горазда. Больше всего счастлива Джилья, когда люди поступают так, как она хочет. Вот и сейчас: она сделала все, чтобы вынудить Григория задать этот вопрос. Почему? Да потому, что она еще не наигралась!
Она еще не сплела всю сеть своих интриг, эта хорошенькая зеленоглазая паучиха! И ей так же хочется все рассказать, как Григорию узнать.
Но, конечно, Джилья оставалась верна себе!
— Так это правда, что ты к ней неравнодушен? — спросила она с презрительной миною. — Вот уж хотелось бы мне понять, что ты в ней нашел!
Вместо ответа Григорий, силы которого уже были на исходе, подошел к сундуку и достал со дна его резной плоский ящичек. Открыл… свет тускло блеснул на полированном дереве рукоятки, на серебристо-черном стволе дорогого пистолета германской работы: оружия редкостного, поразительной силы! Григорий засыпал на полку порох, вставил заряд. Оставалось только поджечь фитиль и наставить оружие в лоб этой твари.
Джилья облизнула губы, и Григорий понял, что близость опасности возбуждает ее так же, как близость мужчины.
— Успокойся, она тоже влюбилась в тебя! — сладострастно потянувшись, промурлыкала она. — И я ее вполне понимаю, клянусь святой мадонной! Она ведь рисковала жизнью ради тебя. Если бы Аретино прознал, кто открыл его обман насчет Барбаруссы, Троянда не прожила бы и часу. Он не вспомнил бы ни о том, что изнасиловал ее в монастыре, ни о ее любви и преданности, ни об их ребенке, который, конечно, погиб именно по вине Аретино!.. Да и в этом последнем своем провале Аретино сам виноват! Разве можно было связаться с этим недоумком Луиджи — и ожидать успеха?..
