Маргарет Джордж - Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная
— И чего же ты ждал четыре года? — спросила я. — Что возобновится наша прежняя жизнь? Но прошлого не вернешь, слишком многое изменилось. Во-первых, я родила твоих детей. Во-вторых, ты стал мужем сестры Октавиана и породнился со своим соправителем. Ты сделал выбор.
— Я не понимаю…
— Значит, ты глуп. Однако я знаю, что ты не глуп. Ты испорчен везением: действуешь по прихоти, словно безответственный царек мелкого племени, попадаешь в неприятности, но тебя всегда что-то выручает. Ты затеял бунт в Риме, но Цезарь вовремя вернулся и спас ситуацию. Ты позволил Фульвии начать ради тебя губительную войну, но она вовремя умерла, и ты был избавлен от возмездия. Ты позволил Октавиану перехватить у тебя успех — и кто выручит тебя на сей раз?
— Какое отношение это имеет к нам?
Он колебался между растерянностью и раздражением.
— Вот какое. Мы можем снова жить вместе, — Антоний просветлел лицом, — на следующих условиях. Ты женишься на мне. Публично. Разведешься с Октавией. Ты признаешь наших детей. И в качестве свадебного дара отдашь мне — Египту! — некоторые территории.
— И что это за территории, скажи на милость?
Его голос звучал холодно.
— Наши древние владения: Финикию, Иудею, части Сирии. И Кипр, которым завладели убийцы и который так и не был мне возвращен, хотя ты обещал.
Я ожидала, что он рассмеется и скажет «нет». Однако Антоний поразмыслил и сказал:
— Иудею я отдать не могу. Ирод мой друг, причем он стал моим другом давно, раньше тебя. Он ценный и преданный союзник, и я не хочу превратить его во врага.
— Предпочтешь иметь врагом меня?
— Ты никогда не станешь моим врагом.
— Клянусь, если ты не отдашь мне эти земли, я буду твоим противником. А тебе следует понимать, сколько хлопот доставит недружественный Египет, если ты попытаешься развязать войну на Востоке…
Антоний прервал мои излияния смехом.
— Это тебе следует понимать: появись у меня такое желание, я прихлопну тебя как муху, — заявил он, скрестив руки на груди. — Стоит мне подать знак, и ты лишишься трона, а на следующий день Египет станет римской провинцией. В моем распоряжении двадцать четыре легиона — а сколько у тебя?
— Достаточно, чтобы задержать твое наступление в Парфию. И внушительный флот. Двести кораблей, — сердито буркнула я, понимая, что он прав.
— Двести кораблей — сила немалая, — признал Антоний. — Да только на суше от них толку никакого, и я не собираюсь переправлять войска морским путем. Они уже здесь, у твоего порога. Могут войти без стука.
— Тебе это встанет дорого.
— Да, согласен, но разве захват легендарных сокровищниц Египта не возместит любые расходы? Это очень выгодное предприятие, так сказал бы любой стратег.
— Попытай счастья и увидишь, что все сложнее, чем ты думаешь. Твоя парфянская кампания отложится еще на год, если не больше.
Он рассмеялся.
— Я восхищаюсь твоей смелостью! Ты не сдаешься, даже когда зажата в угол. Продолжай в том же духе. Я говорил все это с одной целью — показать, что если я что-то отдаю, то не под нажимом, а по доброй воле.
Такой неожиданный поворот захватил меня врасплох.
— Да, — продолжил Антоний, — дело в том, что я предвидел твои требования. Я подумал и принял их прежде, чем ты высказалась. Я докажу это.
Он направился в угол комнаты к крепкому ларцу, обитому железом. Отомкнул замок, извлек изнутри шкатулку поменьше, изящно отделанную слоновой костью, и вручил ее мне.
— Открой.
Я подняла крышку, и внутри вспыхнуло золото. Там находилось тончайшей работы ожерелье из золотых листочков в виде лозы, усыпанной изумрудными цветами. Под стать ожерелью была и диадема — одно из самых изысканных произведений ювелирного искусства, какие мне когда-либо доводилось видеть. Должно быть, сокровища стоили годовой дани богатого города.
— Прекрасная работа.
Я достала ожерелье; оно было тяжелым, но края листочков так отполированы, что не цеплялись ни за шелк, ни за кожу.
— Но какое отношение оно имеет к…
— Я приготовил его как свадебный подарок.
— Ожерелье еще ничего не доказывает.
— Само по себе — нет. Но в комплекте к нему прилагается вот что.
Он извлек еще одну шкатулочку, гораздо меньше, и тоже вручил ее мне.
В ней лежало золотое кольцо с печаткой и изображением его предка Геракла. Очень маленькое кольцо.
— Я спросил сделать его по твоему пальцу. Как обручальное кольцо.
Действительно, то был не обычный перстень, а новое сияющее кольцо, слишком маленькое для мужчины.
— Видишь, ты испортила мой сюрприз, — полушутя сказал он.
— Ты точно решил на мне жениться?
— Да. А почему тебе это кажется невероятным?
— Потому что ты отказался от меня, будучи свободным. А теперь, когда ты женат…
— Ах, вот оно что. Может быть, как раз это и подвигло меня к такому решению!
Он смеялся.
— Не шути!
Его улыбка растаяла.
— Какие тут шутки, я говорю серьезно. Богам ведомо, что решение далось мне нелегко, но я принял его еще до того, как приехал сюда. Теперь дело за твоим согласием.
Надо же, все-таки не я удивила его, а он меня. Я такого не ожидала.
— Да. Я согласна.
Антоний взял ожерелье и застегнул его на моей шее.
— Тогда надень его.
Прохладный металл лег на мою кожу как воротник. Он наклонился и поцеловал мою шею как раз над ожерельем, а потом взял меня за руку и стал надевать на мой палец кольцо.
— Нет, — сказала я. — Пока не надо. Это дурная примета. Не раньше, чем…
Он обнял меня, пробежался руками вверх и вниз по моей спине. У меня перехватило дыхание, я вздрогнула, но потом положила руки ему на грудь и с усилием отодвинулась от него.
— Нет, — сказала я. — Близости между нами не будет, пока мы не поженимся.
Это заявление стоило мне огромного напряжения воли, но я справилась, отстранилась на безопасное расстояние и перевела дух. Сердце билось так сильно, что ожерелье едва не подскакивало.
Он глянул на меня так, будто я сошла с ума. Все-таки его избаловали. Никто никогда с ним так не говорил, но сегодня он услышит правду.
— Тогда пусть это случится поскорее, — пробормотал Антоний.
— Как только ты сможешь устроить свадьбу, — сказала я. — А до церемонии ты должен подготовить указы о передаче мне земель, о которых мы говорили. И объявить о разводе с Октавией.
— Нет, — заартачился он. — Я не могу предъявить ей требование о разводе, пока она носит моего ребенка. Это непорядочно. И оскорбительно.
Ох уж этот Антоний с его вечным добросердечием и благородством! Но в данном случае он был прав. К чему бессмысленная жестокость?
