Элизабет Стюарт - Роза и лев
Джоселин огляделась. На маленьком столике поместился кувшин с вином, два серебряных кубка, блюдо со свежим хлебом и кусками овечьего сыра. И везде, во всех углах, в горшочках и плошках с водой были букеты фиалок.
Слезы чуть снова не полились у нее из глаз.
— Они это сделали ради вас, Роберт!
Он ласково обнял Джоселин, заглянул ей в лицо.
— Нет, мадам. Они постарались так из-за любви к своей госпоже.
С минуту они молчали, наслаждаясь зрелищем друг друга, словно вкушали волшебный напиток.
— Я боюсь дотрагиваться до тебя. Вдруг ты исчезнешь, растаешь как дым, и я схвачусь за пустоту. Или окажется, что я спал, и ты мне пригрезилась во сне.
— О, Роберт! Я так тосковала по тебе. Мне казалось, что я уже больше не живу на свете.
После ее признания он все-таки решился и поцеловал ее — страстно, жадно. Он прижал ее так крепко, что она словно стала частью его самого, слилась с ним сквозь одежду, доспехи, кольчугу. Со вздохом вожделения он поднял ее на руки и унес в задернутый занавесом угол, где располагалось ложе.
Джоселин сбросила плащ — он тоже, — потом сдернула шерстяной жилет. Роберт наклонился, и она помогла ему избавиться от лат, наплечников, нарукавников и кольчуги. Все это стальной грудой свалилось на покрытый ковром пол и осталось лежать там, мерцая.
Они раздевались без слов. Руки подчинялись желанию, которое обуревало их. Роберт приподнял подол ее платья и продел ее голову через вырез и отбросил платье в сторону. На ней осталась только нижняя сорочка. Он трогал пальцами ее тело сквозь тонкую ткань, осыпал бешеными поцелуями, будто все еще убеждая себя, что она существо из плоти и крови, а не призрак. Затем и эта последняя одежда спала с нее, и он обнял Джоселин уже совсем обнаженную, заставляя ее трепетать, стонать от тянущей боли в груди и в низу живота, от напряженного предвкушения их полного слияния.
Никогда прежде Джоселин так не жаждала стать частью его, слиться с ним воедино. Она распутала завязки на его панталонах и с облегчением обнаружила, что он готов к любви так же, как и она.
Снова и снова он целовал ее, прижал к кровати, навалившись на нее тяжелым своим телом, руки его торопливо ласкали ее.
Джоселин раскинула ноги, согнула колени. Будучи не в силах терпеть, он, не мешкая, вошел в нее, заполнив собой мучившую ее пустоту самым простым, но и самым естественным и совершенным способом.
Она выгнулась под ним, содрогаясь от наслаждения. Роберт погрузился лицом в ее волосы, схватил за плечи и продолжил бешеную скачку на ней, опустошая себя в ее лоно.
Наконец они затихли. Только их тяжелое дыхание нарушало тишину. Сердца их бились совсем рядом и словно касались друг друга.
Роберт первым нарушил молчание:
— Почему все на этом свете кажется мне неважным, когда я с тобой?
Джоселин прикрыла глаза, глубоко вздохнула. Его слова были не менее приятны, чем его ласка.
— Потому что так оно и есть. Ничего нет ценнее этих мгновений. — Она обвила руками его голову. — Но пусть они еще продлятся… Хоть еще немного.
Он со стоном, похожим на рычание, упал на спину рядом с ней, а ее вздернул вверх и положил на себя.
— Когда я увидел тебя сегодня, то решил, что сошел с ума. Ты так часто являлась по ночам в моих снах, а тут это случилось при свете дня. Я все время проклинал и себя — за свое неразумие, — и судьбу, разлучившую нас. Но я не опасался за твою жизнь, зная, что ты с братом. Что ты имела в виду, Джоселин, когда сказала, что Аймер спас тебя от смерти?
Излить душу Роберту, рассказать ему о том, как Брайан держал ее взаперти и травил сонными порошками — какое это было облегчение. Тем более что теперь все горести ее позади! Впрочем, не все. Она умолчала о мерзких высказываниях Брайана. Будь проклята эта история с Рхисом, запятнавшая ее мать. Она должна поведать Роберту и об этом, но не сейчас. У нее не хватило мужества испортить эти сладостные мгновения.
Он слушал ее внимательно, лишь изредка ободряя ее, и еще крепче сжимал объятия. Но когда Джоселин закончила свою исповедь, он нахмурился, громко чертыхнулся, отпустил ее, сел на постель, склонился, подперев голову рукой.
— Как стыдно, что мужчина, рыцарь, супруг не выручил свою жену! Хотя мерзавец Брайан правильно все рассчитал. Ведь у меня нет крыльев, чтобы перелететь через стены Белавура.
Джоселин печально вздохнула.
— А мое доверие к нему стоило вам потери крепости. Простите меня, Роберт! Из-за моей глупости вы подвергались насмешкам.
Он поднес ее руку к губам и поцеловал.
— Потерю Белавура нелегко пережить, но мы его вернем. А насчет насмешек — то я выше этого. Мой отец говорил всегда, что у человека есть лишь два господина — Бог и он сам. И если ты можешь предстать перед этими двумя господами, двумя строгими судьями, с чистым сердцем и душой, то все остальное в жизни — мелочи, недостойные внимания. Я стараюсь жить по правилам, которые внушил мне отец, и до сих пор мне это удавалось. — Роберт усмехнулся и добавил: — Пусть люди смеются за моей спиной, но не в лицо. Такого еще не бывало ни разу, уверяю тебя. Люди знают, что против любых насмешек есть проверенное средство — закаленный стальной клинок в твердой руке.
Она преклонила голову ему на бедро, с наслаждением ощущая исходящий от его кожи жар. Какое счастье, что он не винит ее, что никогда не сомневался в ее преданности.
— Джоселин, есть одна вещь, о которой мы должны поговорить немедленно.
Тон его был так серьезен, что она тут же встрепенулась.
Он нервно мял руку, глаза его были опущены.
— Черт побери, мадам! Я даже не помню ее имени. Той женщины в Лейворсе! Я сожалею, что вам пришлось…
— Роберт! — раздался снаружи чей-то громкий голос.
Джоселин не сразу распознала голос Джеффри.
— Милорд, мне не хотелось вас беспокоить, но король требует вас к себе. Он уже дважды посылал за вами.
— Проклятие! — выругался снова Роберт, но все же потянулся немедля за штанами. — Чертов Стефан! Не мог выбрать другого времени…
Джоселин подобрала с полу свою скомканную рубашку и продела ее через голову. Процедура одевания супругов повторила их раздевание, только в обратном порядке и так же проходила в молчании. Говорить второпях, на ходу, им не хотелось, а им многое надо было сказать друг яругу.
— Так уж ли вам необходимо являться к королю, Роберт? Не могли бы вы передать ему, что вы придете позже?
Роберт торопливо рылся в ворохе своей одежды и доспехов.
— Нет, дорогая, мне не следует так поступать. После битвы при Малмесбюри Стефан уже не тот, что был раньше. Он стал подозрительным, подвержен странным припадкам, и ему часто мерещится невесть что. Он легко впадает в гнев и еще легче предается отчаянию. Отступничество Лестера разбило его сердце.
