Чарльз Норрис - Зельда Марш
Но и Майклу придется обходиться без нее. Она должна выбросить из головы всякую мысль о нем. Она обязана это сделать ради себя самой, своей профессии, ради Тома! Она сегодня бранила Майкла за то, что он не берег себя, а между тем она сама становится такой же неблагоразумной. Если эти ежедневные визиты в больницу будут продолжаться — она скоро будет не в состоянии играть в «Горемыке». Вот уже четыре часа, она вся разбита — но снова не успеет отдохнуть! Нет, Майклу придется вернуться на свой чердак, к прежней безалаберной жизни. Если это правда, что у него будет работа, она может и должна перестать возиться с ним.
— Я просто глупая истеричка, — сказала она вслух.
Она слишком привязана к нему, вот в чем горе! Стыдно вспомнить, какую суматоху она подняла из-за того, что Майкл простудился и кашляет. Нет, нет, надо остановиться! Надо окончательно прервать всякие отношения с Майклом. Он — ее прошлое. И прошлое это не должно больше врываться в ее жизнь.
4Доктор Дуайт поднялся ей навстречу, улыбаясь из-под очков, и указал на кресло у стола. Соединив кончики пальцев и слегка раскачиваясь на своем табурете, он выждал минуту, другую, потом заговорил:
— К сожалению, должен сказать, что состояние вашего молодого друга не особенно удовлетворительно, мисс Марш.
— Вот как? — сказала она ровным голосом.
— Вы меня понимаете, не так ли?
— Боюсь, что не совсем.
— Его легкие… — начал доктор и остановился.
— Легкие?!
— Да, оба затронуты. У него туберкулез в тяжелой стадии. Это очень грустно, потому что ваш друг славный малый — и такой молодой!
Зельда с минуту неподвижно смотрела на говорившего.
— Значит, ему надо уехать отсюда?
Доктор утвердительно кивнул головой.
— Куда же?
— Куда-нибудь, где жарко и сухо. В Аризону, например, или на юг Калифорнии — куда хотите. Да, обидно и жалко видеть в таком положении столь молодого человека. Что, у него нет родных? Некуда ехать?
— Насколько я знаю, нет.
— А деньги?
— Ни-че-го. Но я думаю, что все необходимые расходы я смогу взять на себя.
— Есть много прекрасных санаториев, где сравнительно недорого и где вашему больному будет хорошо. К тому же, я полагаю, это ненадолго.
Зельда выдержала взгляд доктора.
— Ненадолго?!
— Видите ли, мисс Марш, трудно сказать что-нибудь наверняка. В подобных случаях мы, врачи, очень мало можем помочь. Покойная жизнь, сухой и жаркий климат иногда могут продлить жизнь больного сверх всяких ожиданий. Но вы понимаете, что, если ткань разрушена, новой мы создать не можем. Мистер Кирк может прожить и шесть месяцев…
— Шесть месяцев!!!
— …и шесть лет. Много зависит от ухода, хорошего питания, покойной жизни.
— Верно ли я поняла вас, доктор: вы хотите сказать, что он умирающий?
— Я этого не сказал, мисс Марш. Я сказал: он может прожить и шесть месяцев, и шесть лет.
— Но не больше?
— Вряд ли. Хотя, кто знает, может, и дольше… Такие случаи были. Я только хотел разъяснить, что болезнь вашего друга неизлечима.
— Так… так… неизлечима…
— И вернуться снова к нормальному, активному существованию он не сможет.
— То есть он больше не сможет снова приняться за свою работу, рисовать и?..
— А, так он — художник, вот как? Нет, боюсь, что не сможет. Никаких усилий, никакого напряжения или утомления, понимаете?
— А если он останется здесь?
— Тогда он умрет.
— А если уедет в Аризону?
— То может жить месяцы и годы в зависимости от того, насколько он будет оберегать себя.
— Он никогда в жизни не умел оберегать себя!
— Ну, тогда я думаю, он долго не протянет.
— Но вы говорите, что в хороших условиях его жизнь можно продлить?
— Да, соответствующим уходом, питанием, а главное — покоем.
Долгая пауза. Наконец Зельда смогла вновь говорить.
— Благодарю вас, доктор. Так вы мне подскажете санаторий, где лучше всего поселить моего друга?
— Конечно. Вот Таксон — сухое, здоровое место. Я разузнаю, какой врач там считается лучшим, и дам вам письмо к нему. Я уверен, там — прекрасные санатории и, если в общей палате, то это будет стоить не дорого.
— Нет, только не в общей! Пусть дороже, но не в общей. Я кое-что скопила. Пока у меня будет хоть цент, Майкл будет иметь все самое лучшее.
Доктор одобрительно кивнул.
— Так увозите его, и чем скорее, тем лучше.
— Но он еще кашляет и его лихорадит!
— Для того и надо ему уехать, чтобы избавиться от того и другого.
— Но как он поедет в таком состоянии?
— Если он не может ехать один, надо, чтобы его повезла опытная сестра милосердия.
— Хорошо. Спасибо, доктор, я бесконечно вам благодарна… Значит, он должен ехать в Аризону или Таксон, и он… он не вернется больше оттуда?
— Нет, не вернется.
5Каменные ступени, потом дорожка, проложенная в снегу, потом улица, ожидающий автомобиль… Она шла, как лунатик. Последние слова доктора, будто колокол, гудели в ее голове.
— Не верю! — что-то страстно кричало в ее душе. — Не может быть! — Но она знала, что это правда.
Шесть месяцев или шесть лет! Приговор произнесен!
Шесть месяцев или шесть лет ожидания смерти! Вот какова участь мальчика, жившего когда-то со своей матерью на Сакраменто-стрит в Сан-Франциско, и любимого ею, Зельдой, так глубоко, как она никого никогда не любила. Конец! Прозябание в больнице для чахоточных в Аризоне! Умирание, может быть, не столько от болезни, сколько от стыда и одиночества! Трагедия человека, выброшенного жизнью за борт.
Как бороться с этим? Как?! Допустим, она будет платить и за лечение, и за обслуживание, но ведь это самое меньшее, что можно сделать! Она даже не сможет поехать с ним туда, где ему судьбой уготовано окончить жизнь, не сможет посмотреть, хорошо ли его устроят… Театр, вечно театр! Шесть вечерних и два дневных спектакля в неделю. Ни минуты отдыха, передышки… вот она — цена славы! Как она жаждала ее когда-то! Теперь ей казалось, что эта слава ей ненавистна, что все, к чему она стремилась, — одна суета.
А Том? Верный Том, ее рыцарь и друг, ее «автор», человек, женой которого она обещала и хотела быть?! Ей с трудом верилось, что было время, когда она была равнодушна к нему, когда не смотрела на него, как на будущего мужа. Сейчас мысль о будущем была неразрывно связана с мыслью о Томе.
Он, его мать, его дядя — стали ее семьей. Не проходило дня, чтобы они не виделись, не поговорили хотя бы по телефону. Наконец-то впервые в жизни у нее была мать…
Но ни к ней, ни к ее сыну нельзя было прийти с той мукой, что терзала ее душу, нельзя было сказать им, что она хочет пожертвовать «Горемыкой», чтобы увезти на юг возлюбленного своей юности.
