Джулиана Гарнетт - Любовь на острие кинжала
– Ступайте же скорее и приведите ее служанку. Но торопитесь. Я совершенно не расположен встретиться с французами в столь неподходящем месте.
– Капитан! – громко закричал солдат, и все обернулись на его голос. За поворотом узкой дороги, которая соединяла монастырь с дальними полями, показались вспышки света, которые нельзя было спутать ни с чем – так блестят на солнце доспехи и оружие рыцарей.
– Слишком поздно, – пробормотал капитан и, не обращая внимания на протесты Эннис, послал ее лошадь в галоп. Она вцепилась в седло, чтобы не упасть. Ее лошадь неслась вниз по извилистой дороге, и всадница едва успевала закрывать лицо от ветвей деревьев, которые нависали в опасной близости от ее головы. Сзади раздались крики солдат и звуки начавшейся битвы. Капитан, державший под уздцы лошадь Эннис, обнажил свой меч и внимательно поглядел по сторонам в поисках надежного укрытия.
Тонкий свистящий звук неожиданно привлек внимание Эннис, и она подняла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть стрелу, падающую, казалось, с неба. Она летела стремительно и идеально прямо, напоминая падение атакующего сокола. Вот она пробила кольчугу капитана, и тот рухнул с седла. Он издал только слабый и удивленный крик и замер на земле. Его лошадь, оставшись без всадника, скрылась в чаще. Конь Эннис, обезумев, помчался дальше. Обхватив что есть силы шею животного, Эннис пыталась поймать болтающуюся узду, пока лошадь не сбросила и не затоптала ее. Это потребовало больших усилий, но все-таки она схватила повод и выпрямилась в седле. Тут ее сердце застыло: впереди поперек дороги ее ожидали несколько вооруженных людей. Она натянула поводья, чтобы остановиться, и оглянулась. Но никого из ее охраны не было видно.
А над пышной сентябрьской листвой цвета крови и золота в небо поднимался черный столб дыма. Он поднимался со стороны женского монастыря.
Исполненный гнева и горечи, сэр Гай беспомощно смотрел на руины. Было ясно, что маленький женский монастырь разрушен несколько недель назад. На обгорелом камне сидел ворон, наклонив голову набок, и недоверчиво разглядывал пришельцев. Расправив крылья, птица издала угрожающий крик и поднялась в воздух. Шум ее крыльев растаял в свисте ветра, гнавшего по небу серые облака.
Рольф повернулся к Гаю:
– Никаких признаков монахинь или других обитателей.
Его рука на луке седла сжалась в кулак. Обгорелые бревна торчали отовсюду, словно обвиняющие персты, указывая на небо. Везде виднелись свидетельства яростной борьбы.
Прочистив горло, Гай сказал растерянно:
– Нет сомнения, что воины, которых вы оставили охранять ее, спрятали ее в безопасное место прежде, чем на монастырь напали.
– Дай Бог. Я очень надеюсь на это.
В голосе лорда Гаю послышались неуверенность и страх. Ничего удивительного в этом не было. Слишком много опасностей носилось сейчас в воздухе, слишком много жестокости и смертей. Слишком много наемников бродило по лесам и лугам, и слишком много разрушений видели Гай и Рольф по дороге в Гедни. Весь Линкольншир превратился в пустыню. Правда, и здесь и там появлялись уже признаки созидания, но их было пока слишком мало. Еще по пути домой они узнали, что Драгонвик в осаде. Хотя она длилась уже долго, замок стойко держался. Одна из башен была разбита осадными машинами. Сражения были яростными, и положение становилось критическим, когда пришла весть о том, что Дракон приближается. Жестокая репутация ле Дрейка так подействовала на французов, что той же ночью они отступили.
Гарет Кестевен встретил своего лорда у обгорелых ворот и дал ему общее представление о нанесенном ущербе. Смущаясь, Гарет рассказал Рольфу, что Говейн, которого он послал, чтобы предупредить монахинь о приближении войск, был найден смертельно раненным. Он умер, успев сообщить лишь о похищении госпожи.
Теперь, после того как Гай своими глазами увидел развалины обители, он был вынужден согласиться с прежней догадкой Рольфа о том, что отдельные группы солдат бродят здесь. Это означало, что если Эннис похищена, то ее должны были увезти в глубь Англии, если, конечно, она еще жива.
– Она благородного происхождения, милорд, – сказал Гай. – Если ее захватили, то не убьют, а будут держать, чтобы получить выкуп.
– И кто же больше всех заплатит за нее, как вы думаете?
Лицо Рольфа окаменело. Гай не особенно удивился, когда тот произнес сквозь сжатые зубы:
– Мне никто не присылал предложений о выкупе. Я клянусь, что ее захватил Сибрук Тарстон.
Это, как казалось Гаю, было вполне возможно.
– Что ж, так даже лучше, – прорычал Рольф. – Я верну то, что принадлежит мне, – и сына и жену, а Тарстон проклянет день, когда он вообще решился забрать у меня Джастина. Ничто теперь не стоит между мною и им.
Вся дрожа, Эннис забилась в угол темного подземелья, в котором ее заперли. Пол был прикрыт соломой, и было слышно, как она шуршит под лапами крыс. То одна, то другая наглели настолько, что высовывались из тени, сверкая красными глазками. Эннис использовала как оружие свой башмак и уже убила двух. Хотя ей давали очень мало еды, ярость и гнев ее были столь сильны, что она твердо решила не сдаваться ни в коем случае.
Тарстон был в высшей степени рад снова видеть ее. Его удовлетворенная ухмылка вновь пробудила в ней омерзение, которое она всегда испытывала к нему.
– Ага, вот теперь вы у меня оба, – злорадно прокаркал он, когда ее поставили перед ним в зале. – Вот теперь у меня есть и самка Дракона, и его детеныш. Я думаю, это быстро его доконает.
– Больше похоже на то, – отпарировала она, – что это он вас прикончит в самом скором времени.
Алиса, сидевшая рядом со своим мужем, заговорила со страхом и сомнением в голосе:
– Она права, милорд. После смерти короля никто не остановит меча ле Дрейка, и вас скоро постигнет расплата. Нам конец, если придет Дракон. Отпустите ее к нему и не рискуйте нашими жизнями.
Мольбы жены не смутили Тарстона, и Эннис была заключена в подземелье замка, в сырую темную камеру. Она молила Бога, чтобы тот даровал ей терпение, пока за ней не придет Рольф, и молилась о безопасности его сына.
Торжество Тарстона было омрачено тем, что она не показывала страха и упорно демонстрировала свое презрение к нему. Она поняла, что за его насмешливым видом и издевательским глумлением прячется человек, сознающий, что за свои дела он может поплатиться жизнью.
Закрыв глаза, она спрятала руки в складки своего плаща, пытаясь согреть их. Шерстяная одежда послушницы была, конечно, грубой, но зато гораздо теплее, чем шелковые наряды, которые она носила прежде. Сейчас она радовалась тому, что аббатиса настояла, чтобы она носила это. Аббатиса… Неужели все сестры убиты и милая Белл тоже? Она не знала. Все произошло так быстро… Она вновь начала молиться.
