Элоиза Джеймс - Во власти наслаждения
— Я должен ей сказать. — Голос его прерывался. — Я должен ей сказать…
— Она уже не слышит, — грустно ответила Софи.
— Пожалуйста, Софи, — попросил Алекс, — пожалуйста.
Она посмотрела на него: в синей глубине ее глаз Алекс увидел презрение, какое еще никогда не доводилось ему видеть ни у одного человеческого существа. Оно как стрела вонзилось в его сердце.
— Пожалуйста…
Софи наклонила голову и поцеловала Шарлотту в закрытые веки (от напряжения они сделались темно-лиловыми).
Шарлотта слабо дышала и, когда схватки словно ножом пронзили ей живот, лишь едва пошевелилась.
— Прощай, — прошептала Софи. — Прощай, милая, прощай…
Сильные руки удерживали ее. Патрик подтолкнул Софи к двери и подошел к брату.
— Ты должен разбудить ее, Алекс. Разбуди и помоги ей толкать. Она должна вытолкнуть ребенка, иначе они оба умрут.
Алекс посмотрел брату в лицо, и к нему стала возвращаться решительность.
Обернувшись, Патрик увидел Софи, неподвижно стоявшую у двери — там, куда он ее оттолкнул. Он распахнул дверь, и они вышли в пустой коридор. Сидлэнд, вероятно, ушел искать уборную, подумал Патрик. Он взглянул на решительное маленькое существо, стоявшее рядом с ним: Софи буквально трясло от душераздирающих рыданий — таких сильных, что они не могли вырваться наружу. Она задыхалась. Патрик подхватил ее на руки и отнес в спальню в противоположном конце холла Он сел в кресло и рассеянно поглаживал ее волосы.
— Я убила ее, — с трудом произнесла Софи. — Я любила ее, и я убила ее. О Боже…
— Что? — спросил Патрик.
— Я убила ее. Если бы я не послала это письмо, с ней все было бы хорошо. Я думала… я думала, что он должен знать правду. Я думала, если он будет здесь, он поймет, как глупо было ее подозревать.
— Вы правильно сделали, — заверил Патрик.
Он не очень ясно представлял, о чем идет речь, но продолжал гладить ее шелковистые локоны.
— Нет, не правильно! — захлебывалась слезами Софи. — Потому что все шло хорошо, пока не приехал он. Они уже собирались выслать меня из комнаты: хотя ей была больно, она храбрилась… Но когда появился он и она подумала, что он хочет забрать ребенка, едва тот родится, все остановилось. Ничего не получалось. Я говорила ей, я повторяла, что не позволю отнять ребенка, но она мне не верила.
Рыдания мешали ей говорить. Патрик тихо выругался. Когда он заговорил, голос его тоже дрожал:
— Это не вина Алекса, и это не ваша вина. Роды не всегда проходят успешно, особенно если это первый ребенок. Или ребенок, или мать могут умереть.
— Или оба, — подавленно добавила Софи.
— Или оба, — подтвердил Патрик. Он прижался щекой к волосам женщины, имя которой едва ли помнил. — Но вашей вины здесь нет. Алекс уже понял, каким был ослом, и он возвращался к ней. Знаете, он ее любит. Поэтому он должен быть здесь. Когда я видел в Индии, как это случилось…
Он замолчал. Софи подняла голову и посмотрела на нею полными слез глазами.
— Она страдала? Я хочу сказать, в конце?
— Нет. Они позвали мужа, он вошел в комнату и оставался с ней.
Софи бессильно уронила голову ему на грудь.
— Как долго это продолжалось? — прошептала она.
— Минуты три.
Они оба прислушались, но из холла не донеслось ни звука — даже шагов возвращающегося доктора.
В спальне Алекс опустился на постель рядом с Шарлоттой. Она была далеко, очень далеко, в каком-то своем мире, где не существовало боли. Он видел это по ее бледному лицу и еле слышному дыханию. Он взял ее руки — в его больших руках они, как и всегда, казались крошечными. Он вдруг вспомнил, как ее тонкие пальцы держали тонкую кисточку, когда она однажды обернулась, собираясь подшутить над ним — поставить красное пятно на его белую рубашку. Он тогда зарычал, притворяясь разгневанным, и, подхватив ее на руки, понес на диван… Каким дураком он был! Почему он не понимал, что мужчина и женщина не отдаются друг другу всей душой и сердцем, если между ними нет истинного чувства? Почему он не видел разницы между холодными, вызывающими отвращение отношениями с Марией и их полной радости страсти?
Смертельный холод охватил Алекса: он убил Шарлотту. Это его вина. В отличие от Патрика он не нуждался в объяснении случившегося. Он напугал жену до такой степени, что она решила: он выхватит ребенка из ее рук. Поэтому она сдалась. Сердце сжалось в груди Алекса. Он не испытывал такой муки с тех пор, когда ему было одиннадцать и его Мать умерла при родах. Мать возненавидела бы его, если бы увидела, что он сделал со своей женой.
Что-то горячее обожгло ему руку. Алекс понял, что это его собственные слезы. Он не плакал с тех пор, как его мать… Он не может потерять ее! Он не может потерять Шарлотту!
— Шарлотта! — Крик отчаяния вырвался из его груди. — Шарлотта, вернись!
Ее тело не отозвалось, оно только слегка изогнулось в новом приступе схваток.
— Нет! — воскликнул Алекс. — Нет, Господи, нет!
Он наклонился и прижался губами к уху Шарлотты, со всей силой сжав ее руки.
— Я люблю тебя, Шарлотта, я люблю тебя! Ради Бога, пожалуйста, выслушай меня. Пожалуйста, не уходи, выслушай меня. Я понял, когда был в Италии, как сильно я люблю тебя. Я боялся… Я боялся, что ты не любишь меня или что ты такая же, как Мария. О Боже, Шарлотта, пожалуйста, проснись!
Ничто не изменилось. Слезы катились по лицу Алекса. Он прижался к теплому лицу Шарлотты. И теплота ее шелковистой кожи воскресила его, придала силы; она была еще жива! Он глубоко вздохнул. Разбуди ее, говорил ему Патрик. Разбуди ее и помоги ей. Он положил руки на ее окаменевший живот, и слабое биение жизни, которое он ощутил, заставило кровь закипеть в его жилах: их дитя тоже боролось за жизнь!
Снова наклонившись, он приложил руки к ее щекам. На этот раз Алекс заговорил тихо и настойчиво:
— Шарлотта, ты должна проснуться. Ты должна вернуться, Шарлотта. Если ты не вернешься, ребенок умрет.
Он взглянул на нее. Неужели ее веки дрогнули? Алекс наклонился еще ниже и дыханием согревал ее лицо. Он целовал ее, стараясь вдохнуть в нее свою силу.
— Шарлотта, — снова произнес он, — ты должна проснуться, или ребенок умрет. Не дай нашему ребенку умереть, Шарлотта!
Шарлотта слышала его, но голос Алекса доносился откуда-то издалека, как будто во сне. Она знала, что это — Алекс. И он не кричал на нее; он просил, почти умолял. И она поняла, что он говорит ей, и, собрав последние силы, открыла глаза. Почти в то же мгновение боль снова завладела ее телом, и она застонала. Она снова закрыла глаза, и ее опять охватило желание погрузиться в мягкую блаженную темноту, где не было боли. Длинные ресницы коснулись бледных щек.
