Уинстон Грэм - Четыре голубки
— Ага, но... это неправда.
— Да, Эмма?
— Я никогда не отдавалась мужчине.
Поскольку сама она не так давно отступила от морали, Демельза почувствовала неловкость и совершенно некстати покраснела.
— О чем это ты?
— Я позволяю им вольности. Всегда. Ну и что с того? Пусть получат удовольствие. И я тоже получаю, иногда. Но я никогда не отдавалась мужчине.
Демельза по-матерински посмотрела на Клоуэнс, которая бродила с корзинкой среди сжатой стерни, но девочка собирала припозднившиеся маки, и в этом не было опасности.
— А почему ты не сказала об этом Сэму?
— Как я могу? Да и поверит ли он? Мужчины болтают и хвастают, ведь им же стыдно признать, что они ничего не получили, когда другие уверяют, что получили.
— Сэм бы тебе поверил, — сказала Демельза. — Но может быть, это не имеет для него значения... Чем... чем сильнее грех, тем больше триумф... ну, знаешь, на небесах. Как там они говорят?
— Именно это мне и ненавистно! — воскликнула Эмма.
Джереми радостно взвизгнул, когда из живой изгороди выскочил кролик и помчался по полю, его белый хвост мелькал и вилял.
— Тебе хорошо живется у Чоуков? — спросила через некоторое время Демельза.
— Да, мэм. Вполне неплохо. Госпожа Чоук — хилое и бестолковое создание, уж простите меня, но она добра. Я получаю три фунта десять шиллингов в год на всем готовом. И чай три раза в день. Работа несложная, только выходных мало.
Демельза предложила Клоуэнс поесть ежевику.
— Осторожно. Не цветок. Вот так. Клади в рот. Вкусно, правда?
— Ежж-вика, — сказала Клоуэнс. — Ежж-вика.
— Какая милая, — рассеянно произнесла Эмма.
Демельзе хотелось сказать какую-нибудь житейскую мудрость, но ничего не приходило в голову. Иногда ей нравилось давать советы, и она была уверена в своих суждениях. Но в этом клубке она не могла разобраться, да и учитывая собственное шаткое в моральном плане поведение, она бы предпочла, чтобы ее не просили о совете.
— Тебе следует повидаться с Сэмом, — сказала она, — обсудить это с ним. Так будет лучше. В том смысле, что только так и должно быть между мужчиной и женщиной. Ничто больше не имеет значения, кроме того, что хочет он и чего хочет она. Не волнуйся о том, что скажут другие, что скажет община. Беспокойся только о том, подходишь ли ты ему, и помни, что ты подойдешь ему, только если принадлежишь к общине. А если ты в нее вступишь, то должна уверовать. Не вполсилы, ты и сама это понимаешь. Вот и всё, что я могу сказать. Как видишь, я ничем не могу помочь, Эмма. Совсем ничем.
Эмма посмотрела на море.
— Мне не следовало выходить. Мне устроят нагоняй.
— Ты только что сказала, что кое-что тебе ненавистно. То, что тебя приобщат к Богу, или то, что считают грешницей?
— Может, и то, и другое. Ну, просто... такое чувство, что... трудно с этим смириться.
— Думаю, тебе нужно определиться, Эмма. Правда. Либо в одну сторону, либо в другую. Выходи за Сэма и живи его жизнью. Или нет. Нужно решить, даже если придется сделать то, что тебе ненавистно. Ты не можешь принадлежать обоим мирам.
— Это точно, — согласилась Эмма. — Вот чего я и боюсь. Мне надо подумать. Хотя я и так уж долго думала. — Она вздохнула. — И помолиться. В одиночестве. Наверное, я и позабыла, как это делается... Или никогда и не знала.
Демельза проводила ее взглядом, пока Эмма шла по полю, белая шляпка, криво сидящая на черных волосах, развевающийся красный плащ. Вскоре Эмма пропала из виду, на горизонте остались только трубы дымоходов Нампары, из одной курился дымок — это Джейн готовила похлебку детям на ужин.
Глава седьмая
В первую неделю сентября слуга принес письмо от миссис Говер, адресованное Россу.
Дорогой капитан Полдарк!
С прискорбием сообщаю, что мой племянник страдает от нервной горячки. Выглядит он неплохо, но очень слаб и настойчиво хочет увидеться с вами и вашей женой. Не будет ли это злоупотреблением вашей любезностью? Умоляю, приезжайте в любой день без предварительного извещения, переночуйте у нас, если позволят дела. Так печально для всех нас видеть Хью в этом состоянии, и мы прилагаем все усилия, чтобы он выздоровел. На этой неделе его осмотрел новый доктор из Девенпорта, капитан Лонгман, и думаю, налицо некоторые улучшения, хотя и едва заметные.
Примите наши теплые пожелания,
Франсис Левенсон Говер
Когда пришло письмо, Росс с Демельзой были дома. Росс смотрел на жену, пока она читала.
— Можем послать записку со слугой. Что у нас сегодня? Понедельник? Я смогу поехать в среду, — сказал Росс.
— Как скажешь, Росс.
Он вышел и передал сообщение груму. Когда Росс вернулся, Демельза рассматривала пятно на кресле, куда Клоуэнс пролила джем.
— Я сказал — в среду, в полдень. Предпочитаю там не ночевать, мы можем с ними пообедать и сразу после этого уехать.
— Благодарю, Росс.
Ее лица Росс не видел.
— Что ж, я не в восторге от этого визита, но в такой ситуации невозможно отказать.
— Именно так...
Он подошел к окну.
— Когда ты ездила в прошлый раз, оказалось, что это ложная тревога, да?
— Он так сказал. Он делал вид, что это пустяки, но, как мне кажется, Дуайт отнесся к этому серьезно.
— Странно, — буркнул Росс.
— Что?
— Когда мы везли Дуайта, Армитаджа и третьего — как там его зовут? — Спейда на лодке из Кемпера, я думал, что у Дуайта мало шансов выжить. Хью был самым сильным из этих троих. Он был похож на скелет, как и остальные, но жилистый. А теперь Дуайт постепенно выкарабкивается...
— Интересно, а Дуайт больше его не посещает? Почему?
— Туда долго ехать. Он не может делать это каждый день. А богатые люди могут вызвать кого угодно. Похоже, капитан Лонгман поселился в доме. В общем, увидим.
И в среду они увидели. День был сырым, впервые за две недели. Дождь падал влажной пеленой, мелкими каплями, но постоянно, так что проникал сквозь любой плащ. Добравшись до Треготнана, они оба вымокли до нитки, и миссис Говер настояла, чтобы гости немедленно поднялись в свою комнату к камину и переоделись в сухое. По ее словам, состояние Хью мало изменилось, хотя он жаждет с ними увидеться. С ним капитан Лонгман и сиделка. На всякий случай послали за родителями Хью, полковником и миссис Армитадж, в Дорсет.
Росс несколько раздраженно предложил Демельзе первой повидаться с больным, но она попросила его пойти вместе. Разницы всё равно никакой, потому что Хью с трудом можно было узнать. Его голову побрили и приложили ко лбу пиявок. Волдыри на шее и затылке показывали, что оттуда недавно сняли примочки из шпанской мушки. Сиделка протирала его лицо и руки смесью джина, уксуса и воды. Судя по груде простыней, на ногах у него тоже были примочки — пошевелив ногами, Хью морщился от боли. Капитан Лонгман, крепкий бородатый человек слегка за пятьдесят, с торчащим животом и негнущейся ногой, присматривал за сиделкой, как генерал наблюдает за сражением. Он велел посетителям отойти и ловким жестом фокусника снял раздувшихся пиявок.
Глаза Хью, пусть и затуманенные болью, пусть и близорукие, по-прежнему были теми же прекрасными и полными желания глазами, как и когда он смотрел на Демельзу за обедом в Техиди около года назад, теми же самыми глазами, полными любви и страсти, как на пляже у Тюленьей пещеры. Хью увидел ее и улыбнулся, и она опустила руки, которые в ужасе взметнулись к лицу, и улыбнулась в ответ. Демельза и Росс сели с обеих сторон кровати, и Хью облизал губы и медленно заговорил, некоторые слова доносились четко, а некоторые оставались неразборчивыми, он проглатывал звуки и умолкал.
— Что ж, Росс... чудесный вид, правда? Надуть лягушатников и оказаться в таком состоянии...
— Держись, — ответил Росс. — В тюрьме ты наверняка видел людей и в худшем состоянии. Ты встанешь на ноги уже совсем скоро.
— Ох... Кто знает? Демельза... Mon petit chou [17]... Ты так добра, что пришла...
Демельза не ответила. В ее горле стоял комок, словно она никогда больше не сможет говорить.
— ... и вот к чему пришло. Я так много о тебе думал... этим прекрасным летом. Но ты сегодня не промокла?
Демельза покачала головой.
— Росс... извинись за меня перед Дуайтом... Он не мог здесь поселиться, и мой... мой дядя решил... он богат и решил, что у меня будет домашний доктор.
— Ты не хотел бы снова увидеться с Дуайтом?
Хью улыбнулся и покачал головой.
— Не думаю... что это что-то изменит, один доктор или другой. Как и эти... мерзкие примочки на теле... Не они решат исход битвы.
Капитан Лонгман, которому не понравилась эта реплика, возразил:
— Эти мерзкие примочки, дорогой сэр, всего через сорок восемь часов уменьшили жар, вытянули желчь и снизили избыточную работу кровеносных сосудов. Налицо явное улучшение. Еще сорок восемь часов, и мы увидим серьезные перемены.
