Джин Юинг - Цветы подо льдом
– Расскажите, как это было, – попросила Кэтриона. Она знала, что Алан прав, но просто хотела потянуть время.
– Да, по сути, наберется не так много для рассказа. Когда борьба идет не на жизнь, а на смерть, все солдаты стоят друг за друга. Но он – англичанин, а они слишком часто старались держаться в стороне от наших полков. Шотландцев посылали вперед разве что в атаку. Я был контужен и оставлен умирать на поле боя. Враг был уже близко, когда я пришел в себя и попытался встать.
– Они стреляли?
– Залпами. И все время под одну и ту же тарабарщину: «Vive l'Empereur!»[3]. Земля сотрясалась от адского топота. Доминик Уиндхэм примчался на своей лошади под шквальным огнем, бросил меня на загривок лошади и вывез оттуда. Вокруг нас свистели пули, картечь сыпалась как град. Я не удивляюсь, что вы влюбились в такого мужчину. Он рисковал жизнью, чтобы спасти незнакомого человека. Вы можете в это поверить?
Кэтриона протянула руку и дотронулась до его руки.
– Да, Алан Фрезер, могу. Так же как верю в то, что он герой.
– Но он не вернется в Инвернесс. Нам нечего на это рассчитывать. Он не придет в Глен-Рейлэк выпить с нами. Не будет снова спать на гумне у моей матери. Добрая память – это все, что у нас останется о нем.
«Я ставлю единственное условие: когда мы расстанемся, обещайте, что никогда не будете искать меня. Никогда не станете посылать за мной. Не будете снова морочить мне голову умными словами, как вы делали это в Эдинбурге».
– Вы правы, Алан. – Подняв голову, Кэтриона рассматривала далекие вершины, поражающие своим великолепием. Слезы бежали по ее щекам, свободно и быстро. – Он не вернется. Теперь у него другой удел в отличие от нас...
Другой удел, если... Если она не сумеет найти в себе совсем иную смелость – такую, в которой не будет гордости, мешающей душе раскрыть всю боль, всю горечь потери. Но эту смелость нужно найти. В настоящее время самопожертвование – всего лишь другое название малодушия, не говоря о том, что оно обкрадывает еще одного человека.
Алан попытался ее успокоить:
– Ах, Кэтриона Макноррин, да разве может английский граф тратить время на таких, как мы? И хоть в наших венах течет кровь королей, достаточно ли этого, чтобы считать нас благородными? Нас разделяет широкий пролив – разное социальное положение, язык и культура. Вы зависите от милости Ратли, а Доминик теперь тоже граф. Если вы поедете к нему, все, что он предложит вам, будет из чувства долга или из жалости. Сможете ли вы перенести это? И зачем, когда есть шотландский парень, который любит вас! Выходите за меня замуж, родная, и дело с концом!
Следовало отдать должное Алану, его доброте и порядочности. Но Кэтриона приняла решение, хотя тем самым отдавала себя в руки англичанину, которого они оба любили. Чего бы ей это ни стоило, она должна поехать к нему.
Кэтриона улыбнулась и протянула Алану руку за то, что он только что подсказал ей решение.
– И вы делаете мне предложение, зная, что я люблю другого? И несмотря на вашу любовь к нему? Тогда здесь не обойтись без еще одной сделки. На этот раз между вами и мной. Подождем, – добавила она по-гэльски. – Как бы ни была длинна песня, у нее всегда есть конец.
Глава 19
Она всегда была здесь.
Иногда в углу комнаты, с волосами, такими же пышными, как крылья птицы, и плавными, как река. Они струились поверх белых округлостей груди, изгибаясь у нежной талии, ниспадая до бедер и теряясь в черном озере, растекающемся поперек пола. Временами она проплывала над кроватью, величаво, слегка нахмурившись, с суровыми чертами викинга. Он хотел разгладить морщинки у нее на лбу, пробежать пальцами по ее лицу.
Один раз он поднял руку, чтобы дотронуться до нее.
Рука исчезла.
Он отметил это без особого удивления и ощущения потери. Он знал – ему запрещено трогать ее. Он знал, что заслужил наказание.
Но она всегда была здесь. Всегда.
Она пела песни Валгаллы.
«О Боже! – сказал голос брата. – Что это за песни?»
«Я не знаю, Джек», – отвечал ему Доминик и говорил про себя: «Не Валгаллы!» – и многозначительно улыбался, понимая, что это просто бравада. Потом опять спрашивал себя: «А что, у меня нет руки?» – и снова объяснял брату: «Она поет по-гэльски. И я буду слушать это вечно? Пение женщины, которую я потерял. Песни на языке, которого я не знаю...»
«Глупый мальчик, – ответил ему Джек. – И всегда будешь таким. Всегда, Доминик Уиндхэм».
«Но я люблю ее», – хотел сказать Доминик, но губы лишь беззвучно шевельнулись. Он вглядывался в лицо брата и снова пытался их произнести, но Джек растворился в тумане.
И не осталось ничего, кроме пульсирующей боли.
– Сначала снимите кольцо, – сказал голос. – Всегда снимайте любые кольца.
Джек прохаживался по узкой светящейся дорожке, перекинувшейся в виде арки через ночное небо. Звезды внезапно вспыхнули в темноте, словно распустившиеся белые цветы или выпавший снег. И в полоску света попал заблудившийся ребенок с золотистым венцом волос, как солнечный нимб, как взлет лепестков чистотела. Маленький мальчик стоял на тропинке и плакал.
«Не плачь! – закричал Доминик. – Я иду к тебе! Сейчас у тебя будут игрушки, луна и звезды. И ты станешь играть вместе с другими детьми».
– Граф бредит, – сказал кто-то. – Нужно повторить кровопускание.
Французский берег исчез из виду. Прошло шесть часов, и показались приветливые белые скалы Дувра. Переправа завершилась. На берегу стояли экипажи для лорда и леди Ривол. Небольшая группа слуг ожидала своих хозяев.
Найджел под руку с Франс подошел к встречающим.
– Какие новости?
Маркиз с женой внимательно выслушали все по порядку: квалифицированную сводку последних политических событий, доклад о положении дел в поместье и затем все прочее.
– Да, милорд, еще, – добавил секретарь, – скоропостижно скончался Джек Уиндхэм. Апоплексический удар. Теперь майор Доминик Уиндхэм – лорд Уиндраш. Но последние три недели он тяжело болен. Осложнение после ранения руки. Говорят, он игнорировал предписания, и рана воспалилась. Доктора даже опасались за его жизнь. Боюсь, что другие детали неизвестны.
Пальцы Франс крепче обхватили рукав мужа, ее глаза тревожно смотрели на слугу.
– А сейчас новый граф вне опасности?
– Видимо, да. Я полагаю, миледи, к тому времени, когда вы доедете до Лондона, он встанет с постели.
Приглашение выскользнуло из рук и упало на пол. Доминик поморщился. Как изменчива фортуна! Все-таки титулы способны творить чудеса. Он вдруг стал принимаем в обществе, несмотря на то что рука его все еще плохо действует.
Секретарь наклонился и поднял бумагу.
– Вы позволите, милорд?
