Сьюзен Виггз - Огненный рай
Его руки ослабли, жена качнулась и облокотилась на перила, гневно сжав губы, но глаза выдавали что-то, похожее на невыразимую печаль.
* * *Бетани плохо спалось на узкой кровати. Наступило прохладное августовское утро. Она попыталась читать французский роман, но с его страниц веяло скукой; через иллюминатор каюты можно было разглядеть, как «Лангедок» входит в воды залива Наррагансетт. Мысли ее вернулись к предыдущему вечеру. Гнев прошел — не настолько, чтобы можно было простить Эштона, но поговорить с ним надо. Выйдя из каюты, Бетани поднялась по крутому трапу и вышла на палубу, освещенную полуденным солнцем.
На горизонте виднелись острова залива — французская флотилия бороздила его воды. Впереди, сквозь паруса и мачты, показались очертания острова Конэникут.
* * *Оживление среди матросов верно подсказало Эштону о появлении Бетани — в шелковом бледно-желтом платье она напоминала цветок примулы на фоне приглушенных красок корабля, моря и неба.
Эштон быстро направился к ней, перескакивая через рулоны канатов и упаковочные клети.
— Тебе лучше спуститься вниз.
Она покачала головой.
— Почему мы направляемся к острову Конэникут?
— Там высадятся четыре тысячи солдат и затем отправятся на остров Эквиднек.
Бетани вздрогнула.
— Вся эта мишура: сложные планы, бочонки с порохом — кажется какой-то игрой, если бы не была реальностью. Будут погибать люди. Многие семьи потеряют все.
Эштон кивнул. Вдали виднелся родной Ньюпорт, в порту которого стояло всего несколько беспомощных английских судов — Бетани взглянула в лицо настоящей войны. Он хотел взять ее за руку, но раздумал: ее вчерашние слова еще были свежи в памяти. Стоя рядом, они наблюдали, как солдаты сходят на берег — колониальные войска и их французские союзники. Англичане укрепили остров двойной линией обороны, перёд ними находилось озеро, позади — виднелся форт Томмини-Хилл.
— Кто это? — Бетани указала на человека, только что сошедшего на берег.
— Шевалье де Понжибо, — пояснил Эштон. — Заместитель маркиза де Лафайета.
— Ничего не получается! — гневно кричал полный мужчина. — Эти люди ведут себя словно школьники во время игры. Они… — он вдруг замолчал, увидев женщину за спиной де Эстена. — О, la belle. Qui est-ce?[12]
Бетани выступила вперед, Эштона охватило чувство ревности.
— Я Бетани Маркхэм, — подчеркнуто вежливо произнесла она. — Ньюпорт — моя родина, сэр. — И поморщилась, услышав первые выстрелы орудий.
— Обычная перестрелка, — заметил Понжибо.
— Не хотелось бы быть свидетельницей даже обычной перестрелки.
Шевалье неохотно оторвал от нее взгляд.
— Плохие новости, — обратился он к графу. — Маркиз проявляет ангельское терпение к этим колонистам. Их кавалерия напоминает стаю уток. А пехота! Никак не реагирует на барабанную дробь, солдаты в домотканой одежде. Кажется, их больше волнуют собственные желудки и наши припасы, чем порох для орудий.
Вдруг до Бетани донеслись взволнованные крики — на борт корабля поднялась группа американских солдат, они бегом бросились к офицерам.
— Королевская эскадра приближается к мысу Джудит! — кричал один из них. Корабль «Черного Джека» — «Риноун» — прикрывает семь судов — кечи и брандеры.
На палубе установилось тягостное молчание, стало слышно, как волны бились о борт корабля, а ветер шелестел в снастях. Де Эстен отдал несколько приказов на французском языке — матросы бросились к парусам, другие схватились за тросы, и вскоре паруса были подняты.
Эштон быстро повел Бетани на нижнюю палубу.
— Иди в свою каюту и оставайся там — «Черный Джек» ничего не знает о заложниках и постарается обстрелять флагманский корабль.
* * *По небу неслись темные тучи, заслоняя солнце, направление ветра не благоприятствовало французской флотилии. «Лангедок» взял курс на юг, надеясь на смену направления ветра, но юго-западный бриз изменил направление на два градуса на восток, а затем совсем стих — корабли остановились. Эштон спустился на нижнюю палубу в поисках жены. Он еле втиснулся в маленькую каюту. Бетани подняла голову.
— В этой каюте нельзя даже вытянуть ноги.
Он бросил многозначительный взгляд на узкую кровать.
— Можно лечь.
— Хочу подняться наверх. Я умру от жары в этой тесноте.
Ее желтое платье повлажнело от пота, подчеркивая тонкую талию и высокую грудь, пряди светлых волос прилипли к влажному лбу и шее. У него пересохло во рту, когда представил, какого вкуса и запаха ее влажная кожа; до боли хотелось коснуться ее, сердце жаждало преодолеть ее отчужденность.
— Поговори со мной, любовь моя. Сейчас есть время — мы попали в полный штиль.
— Что же тебе сказать? Мы уже много месяцев не разговаривали спокойно.
— Может, нужны не разговоры? — Эштон подал ей фляжку со свежей водой, она отпила несколько глотков и с томным и зовущим чувственным видом прилегла на кровать, не испытывая особого удобства. Эштон нежно коснулся ее ног и осторожно снял туфли, тонкие шелковые чулки, ощущая гладкую кожу ног.
— Так лучше?
— Все равно жарко.
— Нужно снять платье.
Бетани внимательно посмотрела на него.
— Боже мой, Бетани, ты же моя жена.
Ничего не сказав, она повернулась к нему спиной — он расстегнул пуговицы и помог снять платье. Оставшись в прозрачной рубашке и легкой нижней юбке, жена снова прилегла, закрыв глаза, в уголках ее глаз появились слезинки — и, как много лет назад, она вдруг представила себя девочкой, нуждавшейся в его утешении.
— Не плачь, — прошептал Эштон, уткнувшись в ее влажные волосы. — Пожалуйста, не надо.
Прижавшись щекой к его груди, она почувствовала сильное желание и повернулась навстречу его объятиям; забыв обо всем, что разделяло их, стала целовать его. Он развязал ленточки ее рубашки и нижней юбки, обнажив тело, жаждущее прикосновений, и лаская каждый дюйм ее тела. Их разделяла теперь только его одежда; не в силах терпеть эту последнюю преграду, Бетани сняла с него рубашку и дрожащими пальцами прикоснулась к пуговицам бриджей.
— О Боже, Бетани, — пробормотал он.
Медленно, не торопясь, наслаждаясь каждым мгновением, они занялись любовью в душной каюте. Корабль тихо покачивался, убаюкивая их. Неторопливые движения внезапно стали неистовыми, словно штиль превратился в бурный шторм. Бетани громко выкрикнула его имя и прильнула к нему всем телом, с радостью встречая каждое его движение.
Наконец, спустя немало времени, Эштон почувствовал, что жена раскрылась, словно цветок, от взрыва страсти.
