Джулия Куинн - Романтическая история мистера Бриджертона
Колин вздохнул, только сейчас поняв, что он задерживал дыхание.
Наконец, она положила книгу к себе на колени, оставив ее открытой там, где она читала. Посмотрев на него, она сказала:
– Я уверена, ты бы хотел, чтобы я остановилась на конце этой записи?
Это было совсем не то, что он ожидал от нее услышать, и сбило его с толку.
– Э-э, если ты хочешь, - он запнулся, - Если ты хочешь прочитать дальше, значит то, что ты прочитала, я надеюсь, было неплохо.
Это было так, словно солнце неожиданно осветило ее улыбку.
– Ну, конечно, я хочу читать дальше, - словно фонтан хлынули из нее слова, - Я не могу дождаться, когда увижу, что с тобой случилось в Кентайре, Малле и - нахмурившись, она посмотрела в раскрытую книгу, - и в Скайе, и Уллапуле и Кулодене, и Грампиане, - она снова посмотрела в книгу, - Ах, да, и в Блэр Кастле, если конечно ты проделал все это. Я думала, что ты намеривался тогда просто посетить своих друзей.
Он кивнул.
– Мюррея, - произнес он, имея в виду своего школьного приятеля, чей брат был герцогом Афольским. - Но должен сказать тебе, я так и не закончил полностью маршрут, предписанный мне Ангусом Кэмбеллом. Из-за того, что просто не нашел даже дорог, соединявших половину мест, указанных им.
– Возможно, - ее глаза стали мечтательными, - именно туда нам следует отправиться в свадебное путешествие.
– В Шотландию? - спросил он, сильно удивившись. - Ты не хочешь поехать в какое-нибудь более теплое и экзотическое место
– Тому, кто не уезжал дальше ста миль от Лондона, - весело сказала она, - И Шотландия покажется экзотической.
– Могу заверить тебя, - произнес он, улыбаясь, затем подошел и уселся на край кровати. - Италия выглядит гораздо экзотичнее. И гораздо романтичнее.
Она покраснела, что восхитило его.
– О, - пробормотала она, выглядя при этом довольно смущенной.
(он задавался вопросом, как долго он сможет приводить ее в смущение и заставлять краснеть, разговорами о романтике, любви и всех тех чудесных действиях, которые подразумевались под этими двумя понятиями).
– Мы отправимся в Шотландию в другой раз, - заверил он ее. - Я обычно отправляюсь на север раз в пару лет или около того, чтобы навестить Франческу.
– Я была удивлена, когда ты поинтересовался моим мнением о твоих записях, - сказала Пенелопа после небольшой паузы.
– Кого еще я мог бы спросить?
– Я не знаю, - ответила она, неожиданная удивленная тем, что ее руки сами по себе дергают постельное покрывало. - Своих братьев, я думаю.
Он взял ее руки в свои.
– Что они могут знать об этом?
Ее подбородок поднялся, ее глаза, такие чистый, теплые и карие встретились его.
– Я знаю, ты всегда высоко ценишь их мнение.
– Это правда, - согласился он, - Но твое мнение, я ценю гораздо больше.
Он наблюдал за ее лицом, и заметил, как разные эмоции появляются у нее на лице.
– Но тебе не нравятся мои колонки, - ее голос был нерешительным и полным надежды.
Он одной рукой нежно провел по ее щеке, будучи уверенным, что она, сейчас не отрываясь, смотрит на него, и ждет, что он скажет.
– Ничего не может быть дальше от истины, - сказал он, страстно произнося слова, - Я думаю, ты чудесный и изумительный автор. Ты показываешь сущность человека с такой искренностью и остроумием, что это просто несравненно. Все десять лет ты заставляла людей смеяться.
Ты заставляла их дрожать. Ты заставляла их думать Пенелопа. Ты заставляла людей думать. Я не знаю, что может быть выше этого успеха.
– Не имеет значения, - продолжал он, словно сейчас он уже не мог остановиться, как совсем недавно он не мог начать. - Что ты пишешь об обществе, и обо всем, связанном с ним. Ты пишешь про общество, и делаешь это так забавно, интересно, и остроумно, хотя мы все знаем, что довольно часто наше общество на самом деле довольно скучное и унылое.
В течение долгого времени, Пенелопа не могла ничего сказать. Она гордилась своей работой, которую она проделывала долгие годы, и тайно улыбалась всякий раз, когда она слышала, как кто-нибудь пересказывал ее, или смеялся над одним из ее язвительных замечаний. Но у нее не было никого, с кем бы она могла разделить свой триумф.
Быть никому неизвестной было унылой перспективой.
Но сейчас у нее был Колин. И пусть даже весь остальной мир никогда не узнает, что леди Уислдаун была на самом деле, простой и не кому не нужной до-последнего-момента старой девой Пенелопой Физеренгтон. Колин знает это. И это имело очень большое значение.
Но она все еще не понимала его действия и поступки.
– Почему тогда, - спросила она, медленно и тщательно выговаривая слова, - ты становился таким далеким и холодным, всякий раз, когда я пыталась поговорить об этом?
Когда он ответил, его слова, были близки к бормотанию.
– Это трудно объяснить.
– Я хороший слушатель, - мягко сказала Пенелопа.
Его рука, которая кружила по ее лицу так любовно, опустилась на его колено. А затем он сказал то, что она от него никак не могла ожидать.
– Я просто завидую, - беспомощно пожал он плечами. - Мне так жаль.
– Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать, - она не хотела шептать, но ее голос сам снизился до шепота.
– Посмотри на себя, Пенелопа, - он взял обе ее руки в свои, и сел так, чтобы они сидели напротив друг друга. - У тебя огромный успех.
– Никому неизвестный успех, - напомнила она.
– Но ты знаешь, я знаю, и, кроме того, сейчас я говорю не об этом, - он вытащил одну свою руку взъерошил волосы, словно искал подходящие слова. - Ты сделала кое-что. У тебя есть работа всей твоей жизни.
– Но, у тебя -
– Что у меня есть, Пенелопа? - перебил он ее, его голос стал взволнованным, он поднялся на ноги и стал расхаживать взад вперед. - Что у меня есть?
– Хорошо, у тебя есть я, - сказала она, но в ее словах не хватало убежденности.
Она знала, что он подразумевал совсем другое.
Он устало посмотрел на нее.
– Сейчас я говорю не об этом, Пенелопа.
– Я знаю.
– Мне нужно что-то, на что потом я могу указать, - проговорил он. - Мне просто необходима цель в жизни. У Энтони есть, у Бенедикта есть, а я лишний и конченый человек.
– Колин, нет, ты не такой. Ты -
– Я устал от того, что только и делаю, как думаю о - он замолчал.
– О чем, Колин? - спросила она, пораженная выражением отвращения, неожиданно пересекшим его лицо.
– Христос Всевышний, - молитвенно произнес он, его голос стал низок, затем неожиданно для нее, он еле слышно пробормотал: - Дерь…
Глаза Пенелопы широко открылись. Колин был не из тех людей, кто часто богохульствует.
– Я просто не могу поверить, - пробормотал он, его голова дернулась влево, словно он от чего-то уклонялся. - Я жаловался тебя, - проговорил он. - Я жаловался тебе на леди Уислдаун.
